Собственность бывшего

— Давай, давай, я потом обязательно посмеюсь, когда ты останешься у разбитого корыта. Бери ношу по себе, сын…

— Карим…

— Рот закрой! Не нужно было дарить ему эту квартиру! Он теперь возомнил себя мажором. А я тебе напомню, что ты не мажор! Пора прекращать мечтать, а заняться делом. Настоящим.

— Я не пойду работать на этот завод. У меня учеба.

— Но по выходным…

— Я уже все сказал, — не стал я больше слушать это и встал из-за стола. Заебали. Каждую минуту, которую я провожу здесь, чувствую себя гусеницей, которая никогда не станет бабочкой. Никогда ничего не добьется. И самое страшное, что, если так и случится, я не смогу смотреть на самодовольную рожу отца. Сука.

— Артур… — мама тормозит меня в дверях, протягивает мне шапку. – Шапку хоть надень.

— Ты тоже считаешь, что я ничего не добьюсь, да?

— Ты всегда был мечтателем, но порой лучше жить в реальном мире…

— Ясно, — отворачиваюсь от нее, застегивая пальто. Мама красива блондинка, но постоянная работа не дает ей этого показать. Порой мне кажется, что она забывает, что она женщина, а не ломовая лошадь. И отец так же. Не хочу я так. – Я мечтаю не заболеть и уверен, что так и случится.

Вылетаю из квартиры, прыгаю в свое поддержанное Порше и давлю на газ. Пока мчу по проспекту, просматриваю номера знакомых золотых девочек.

Как было бы легко соблазнить любую из них, заделать ей ребенка и жить припеваючи всю свою жизнь на деньги ее папаши.

Но это слишком легко, а ухмылка отца при этом будет очень злой.

Оставлю этот вариант на самый крайний случай. Пока есть мозги и терпение, я буду сам карабкаться по отвесной стене к олимпу, пока у золотой молодежи туда прямой билет на лифте.

Отбрасываю телефон и еду в свою квартиру. Да, досталась она мне от бабки, в центре, но ремонта здесь на несколько миллионов. Стены пошарпанные. Окна деревянные, одно и во во-все пленкой обтянуто. Балкон на грани развала. Вот тебе и сталинка. Мне пока и телку привести сюда стыдно.

Разве что только Титову. Ей вообще все равно, где и в каких условиях, главное со мной.

Этим она бесит больше всего. Бесит, что никогда ничего не просит, никогда не ноет, никогда не требует.

Как приятно размазывать ее святость по члену и трахать до потери пульса на старом промятом диване.

Пока убираю остатки вчерашнего ужина, прокашливаюсь, понимая, что зря в такой ветер ходил без шапки. Зато есть повод позвонить Диане и потребовать меня вылечить.

Заглядываю в телефон и сверяю расписание. Интересно. У нее уже должна была закончилась учеба, сегодня ночная смена в больнице, где она подрабатывает медсестрой.

Закидываю в рот остатки курицы и спускаюсь на улицу. К машине. Здесь недалеко, так что я успеваю добраться до Дианы за пол часа.

И, конечно, вовремя.

Она как раз выходит из подъезда в вечно старом пальто, завернутая в шарф и шерстяную шапку. Вот кто точно заболеть не планирует.

И я уже хочу из машины выйти, предчувствую как ее глаза загорятся, как расцветет ее лицо, улыбку…

Как вдруг замечаю, что к ней подходит какой-то нарик в спортивном костюме и пидарке. Я бы уже рванул ее выручать, но она, дрянь такая, улыбается ему.

Что за хуйня? Мало того….

Целует в щеку и спокойно идет с ним под руку.

Заебательное окончание не слишком хорошего дня. Я тихонько следую за ними. Если она только посмеет дать себя коснуться или поцеловать, я ей въебу, реально.

Меня всего месяц рядом не было, а она уже с другим тусуется.

Неужели такая же проблядь как ее мать, которой, кажется, вообще срать, с кем и где. Она и меня пыталась кадрить, идиотка.

Как только поднимусь, куплю Диане квартиру, чтобы подальше жила от матери. Если она конечно верна мне осталась. Я должен быть в этом уверен, чтобы держать ее рядом.

Все пятнадцать минут до Городской больницы они идут не спеша. Все время то смеясь, то тихонько переговариваясь.

Я медленно закипаю, чувствуя, что окончательно готов сегодня к убийству. И Диане же будет лучше, если она не даст повода усомниться в ее любви.

Они вместе заходят в больницу, и я, недолго думая за ними.

— Молодой человек, вы куда? – толстая баба сидит за столом. Зевает. Еще бы немного и уснула.

— Я к рентгенологу, Матвею Алексеевичу. Он мой дядя, — врать нужно с улыбкой и спокойно, чтобы никто не усомнился в твоей правде. И действительно медсестра мило улыбается. Не зря выучил всех врачей этой больницы.

— Тогда надень бахилы, милый. И не мешай, если там больной.

— Не вопрос, — делаю, как она говорит, и тороплюсь к сестринской, где обычно тусит ночью Диана. Но не успеваю дойти до нее, как из процедурной доносится звон битого стекла и приглушенный голос Дианы.

— Толя, я же сказала, что не могу тебе помочь! Уходи!

— Ну нет, детка, ты мне поможешь. Прямо сейчас выдашь все, что я скажу, а то, — слышу, как щелкает складной нож, и уже не жду. Открываю дверь и буквально с ноги пинаю урода в зад. Диана вскрикивает, а я его же нож к худому горлу приставляю.

— Знаешь, чем лучше всего лечится зависимость, ублюдок.

— Артур!

— Смертью. Умираешь и тебе больше ничего не нужно. Как тебе такая идея.

Нарик пытается дергаться, а я сильнее надавливаю на кожу, пуская тонкую струйку крови.