Собственник

Гольданцев смотрел самоуверенно и нагло, и мне захотелось его ударить. Захотелось спросить, на каком основании он выбрал для разговора со мной этакий обличающий тон? Почему уверен, что дневник, (если, конечно, такой вообще существовал), не был уничтожен моим дядей перед смертью? Поставить его на место и… Но за миг до того, как все это готово было из меня извергнуться, взгляд вдруг наткнулся на авторучку, торчащую из кармана Гольданцевского пиджака. Та самая авторучка, которой он пощелкивал во время вчерашнего разговора!

Слова тут же застряли в горле, и, вместо вполне обоснованных возмущений, я стал выдавливать из себя жалкие фразы, стараясь, чтобы они звучали как можно беспечнее для убедительности.

– Ладно.., хорошо.., поищу… Может и правда, не все тайники известны… Даже, знаете ли, интересно будет поискать…

– Вот и славно, – одним ртом улыбнулся Гольданцев. – А то, согласитесь, не слишком порядочно выходит. Я вам оказал, более чем эксклюзивную услугу, в качестве оплаты попросил всего лишь записи, которые вам сто лет не нужны, но не получил и этой малости. Причем, заметьте, с моей стороны все было предельно честно – я рассказал какую ценность эти записи представляют, для чего они мне нужны, и вы, не возражали против того, чтобы передать их мне. Все верно?

Треклятая ручка зловещё ухмылялась из пиджачного кармана. Эх, не будь её, уж я бы нашел, что сейчас сказать! Уж я бы ответил… Но… Осталось только смириться, чтобы избежать нового оболванивания, хотя, от легкой колкости все же не удержался:

– Да, услугу вы оказали знатную. И соглашение, конечно же, остается в силе. Но, как я вижу, кое-что вы себе все —таки оставили для доступа к моей двери. А это, мягко говоря, не совсем честно.

– Это вы про то, что я сумел позвонить? – скосил на меня глаза Гольданцев. И фыркнул: – Хорош доступ! Еле-еле до звонка дотянулся.

– И все-таки, мне бы хотелось знать, как такое возможно? Согласитесь, некоторое право я на это имею.

Гольданцев почему-то поморщился.

– Стоит заговорить с человеком об обязанностях, и он тут же напомнит о своих правах. Извольте, я поясню, чтобы окончательно вас успокоить, но спокойствие это лишь до поры.

Он выдержал многозначительную паузу.

– Я что, дал вам повод угрожать мне? – спросил я, насупившись.

– Это ещё не угроза. Но я испытал слишком сильное разочарование, и в шаге от дела всей жизни церемонии разводить больше не намерен. Ваш дядя и так разозлил меня чрезвычайно тем, что зашифровал почти все свои записи, причем, очень ловко. Я бился целую ночь, но расшифровал только этот бесполезный фокус.

Гольданцев выставил перед собой забинтованный палец.

– Кровь! Вот пока единственный нейтрализатор, который я знаю. Но даже проколов себе палец, до звонка удалось дотянуться далеко не сразу, да и то, сбоку, распластавшись по стене. Чтобы войти в квартиру, нужно изрезать всего себя, а потом, вероятно, умереть в вашей прихожей от потери крови. Признайте, одно другого не стоит. Но, если вы будете недобросовестны, или попытаетесь обмануть, я пойду на любую крайность.

Он снова выразительно замолчал, глядя на меня так, что по спине побежали мурашки.

– Поэтому, ищите, Александр Сергеевич, ищите. Это теперь и в ваших интересах. Не берите греха на душу.

После этой странной фразы Гольданцев встал, прошествовал в прихожую, где, с подчеркнутой неторопливостью оделся, кивнул на прощание и вышел.

Глава седьмая. Кто ищет, тот всегда найдёт

Ничего более мерзкого придумать было невозможно!

Я остался в собственной прихожей с противным ощущением включенного счетчика, который никакими силами не остановить. Гольданцев угрожал совсем не так, как угрожает человек, которому, от бессилия, ничего другого больше не остается. О нет, он явно знал о чем говорит! И туману напустил вовсе не потому, что не знает, как именно воздействует на меня, а потому, что метод воздействия слишком страшен, а Гольданцев ещё надеется решить дело миром.

«Не берите греха на душу…». Неужели он готов прирезать кого-нибудь в подворотне и, под прикрытием окровавленного трупа, ворваться в мою квартиру? Брр!!! Даже представить такое дико! При этом я почему-то был уверен, что запертая дверь для Гольданцева помехой не станет.

Тут же появилась и другая, такая же нелогичная мысль – если дневник найдется, то отдавать его ни в коем случае нельзя! То ли взгляд Гольданцева так на меня подействовал, то ли его бесстрастный, и от того особенно убедительный тон, когда он говорил, что пойдет на любую крайность, но правота дядиных предостережений стала вдруг проясняться для меня со всей очевидностью. Неужели даже в те времена, когда все ещё были живы, Коля Гольданцев успел проявиться во всей красе? Интересно, чем он так напугал и Василия Львовича, и собственного отца? Фанатизмом, беспринципностью или выбором средств для достижения своих целей?

Я запер дверь на все запоры и бросился к компьютеру.