— Всё, полностью. Надо уходить, пока у нас ещё есть возможность, — Руфус попытался вытянуть свою толстую, потную шею и будто бы пронизывал взглядом линию деревьев, что их окружали, впрочем, пользуясь в качестве света одной только горелкой, которую они запихнули в рыхлую почву. — Он говорил, что его друзья могут появиться тут в любой момент!
Он имел в виду лимерийского охранника, которого они захватили тогда, когда обнаружили его слишком близко к краю леса. Сейчас он был привязан к дереву и находился в бессознательном состоянии.
Но потерявший сознание охранник не был единственным, что использовал Йонас. Он нуждался в ответах. Но, тем не менее, он был вынужден согласиться с Руфусом в одном: они слишком стремительно теряли время, к тому же, они находились так близко к деревне, наполненной этой заразы — приспешниками короля в их красной униформе.
— Конечно, он сказал, — промолвил Йонас. — Это называется блеф.
— О, ты так считаешь? — Руфус удивлённо изогнул бровь, словно это происходило не с ним.
Прошла уже почти неделя с момента нападения мятежников на лагерь строителей дороги в восточной Пелии под Запретными Горами. Неделя с тех пор, как последний план Йонаса по победе над королём Гаем пошёл вновь не так.
Сорок семь повстанцев набросились на сонный лагерь на рассвете в попытке захватить их мастера-строителя, Ксантоса, и наследника Лимероса, принца Магнуса, чтобы использовать их в качестве заложников против короля Гая.
Они провалились. Вспышка странного синего пламени — и всё сгорало на его пути, и Йонас едва смог спастись.
Руфус ждал остальных повстанцев на предназначенном для встречи месте поздним утром. Йонас обнаружил его со слезами на грязном лице, дрожащем от страха, бессвязно бормочущим о магии огня, ведьмах и колдовстве.
Только два из сорока семи уцелело. Это было сокрушительным поражением, во всех смыслах этого слова, и если бы Йонас думал об этом слишком много, он не смог бы видеть всё прямо, жить вне пределов его вины и его горя.
Его план. Его приказы.
Его поражение.
Опять.
Отчаянно пытаясь подавить свою боль, Йонас немедленно начал думать о других потенциально выживших — тех, кого захватили живыми и увезли.
Стражник, которого они нашли, носил красное. Он был врагом.
У него должны были быть ответы, что помогли бы Йонасу. Должны были быть.
Стражник наконец-то открыл глаза. Он был старше многих других, а его виски уже немного поседели. К тому же, он немного прихрамывал, и это помогло поймать его.
— Ты… Я знаю тебя! — пробормотал стражник, и его глаза блестели в скудном свете факелов. — Ты — Йонас Агеллон, убийца королевы Альтии!
Он бросался словами, словно оружием. Йонас сжался внутри, но не показывал никаких внешних признаков того, что эта отвратительнейшая ложь о нём могла причинить ему хоть какую-то боль.
— Я не убивал королеву, — прорычал он.
— И почему же я не верю тебе?
Игнорируя брезгливое выражение лица Руфуса, Йонас медленно обошёл задержанного стражника, словно пытаясь определить, насколько трудно было бы получить то, что ему хотелось.
— А ты и не должен верить мне, — он наклонился поближе, — но ты ответишь мне на несколько вопросов сейчас.
Верхняя губа стражника приподнялась над его жёлтыми зубами в рычании.
— Я не скажу тебе ничего!
Но, впрочем, он ожидал, что ничего легкого не будет в этом допросе.
Йонас вытащил драгоценный кинжал из ножен. Его идеальное серебро поймало лунный свет, сразу же обратив на себя внимание стражника.
Это было то самое оружие, которое отняло у его брата жизнь. И напрасно напыщенный государь Эрон оставил его в горле Томаса. Кинжал стал символом Йонаса, словно представлял собой линией на песке, которая соединяла его прошлое, прошлое сына бедного продавца вина, трудившегося каждый день в отцовском винограднике, и будущее, будущее мятежника, в котором он был уверен в том, что умрёт в борьбе за то, во что верил, за свободу от тирании для тех, кого он любил. И свободу от тирании так же для всех, кого он никогда в своей жизни не видел.
Йонас поднёс кинжал к горлу охранника.
— Предлагаю тебе ответить на мои вопросы, а если не хочешь, то прольётся немного твоей крови.
— Будет больше крови, если король узнает, что я хотя бы шевельнулся в порыве помочь вам.
Он был прав, ведь помощь мятежникам была тем преступлением, что приводит к пыткам или казни, скорее всего, даже объединённым. Впрочем, королю нравилось толкать высокопарные речи о единой Митике с широкой улыбкой на красивом лице, но он не получил бы прозвище Кровавый Король за справедливость и доброту.
— Неделю назад было произведено нападение повстанцев на придорожный лагерь, где-то на востоке отсюда. Ты знаешь об этом?
Стражник провёл по оружию взглядом и даже не дрогнул.
— Я слышал, что повстанцы погибли в криках.
Сердце Йонаса сжалось от боли. Он стиснул руку в кулак, порываясь ударить стражника. Дрожь пошатнула его, протягивая по воспоминаниям последней недели, но он надеялся сосредоточиться на задаче. Только это сейчас важно.
Руфус запустил пальцы в свои грязные волосы и ходил взад-вперёд в невероятном напряжении.