Собрание сочинений. Врата времени

Незаконченные картины на мольбертах и у стен были такими же неприятными, как и законченные работы наверху, и демонстрировали ту же кропотливую технику своего создателя. Сцены были разработаны с крайней тщательностью, а эскизные линии рассказывали о детальнейшей точности, с которой Пикман добивался правильных перспектив и пропорций. Это был великий человек – я говорю это даже теперь, зная то, о чем вскоре расскажу. Большой фотоаппарат на столе вызвал мое недоумение, и Пикман ответил, что использует его, чтоб писать пейзажные фоны с фотографий прямо в мастерской, а не таскаться по городу со всем снаряжением. Он считал, что фотография так же хороша для работы, как и действительная сцена или натура, и признался, что использует их постоянно. Что-то крайне тревожное было в отвратительных набросках и недописанных чудовищах, злобно уставившихся изо всех углов, и когда Пикман снял покрывало с огромного холста в неосвещенной стороне комнаты, я не сумел сдержать невольный крик ужаса – второй за эту ночь. Он долго отдавался эхом под полутемными сводами этого древнего подвала, и мне едва удалось задушить готовый вырваться истерический смех. Милосердный Творец! Я не знаю, Элиот, сколько тут было реального и сколько больной фантазии, но мне не верится, что земля могла вынести грезу, подобную этой!

Это было колоссальное и безымянное богохульство со сверкающими красными глазами; в когтистых лапах оно держало предмет, который когда-то был человеком, и грызло его со стороны головы, как ребенок грызет леденец. Оно припало к земле, и при взгляде на него каждый чувствовал, что в любой момент оно может бросить свою добычу и поискать более лакомого кусочка. Но будь все проклято, ведь это не ужасный предмет делал картину истинным средоточием ужаса – не он и не собачье лицо с заостренными ушами, налитыми кровью глазами, приплюснутым носом и слюнявой пастью. Дело было не в чешуйчатых лапах и не в покрытом плесенью теле, и не в полукопытах-полуступнях – хотя все это вполне могло бы довести нервного человека до помешательства.

Дело было в технике исполнения, Элиот, – в проклятой, нечестивой, противоестественной технике! Сколько живу, никогда не видел такого подлинного дыхания жизни, перелившегося в холст. Чудовище обитало там, оно сверкало глазами и грызло, грызло и сверкало глазами, – и я знал, что только временное прекращение действия законов Природы могло позволить человеку написать такую вещь без модели – без хотя бы единственного быстрого взгляда на Ад, которого не дано бросить ни одному смертному, не запродавшемуся Дьяволу.

К пустой части холста чертежной кнопкой был приколот сильно скрученный кусок бумаги, – наверное, фотография, подумал я, с которой Пикман собирался написать фон, усиливающий кошмарный эффект. Я потянулся было развернуть ее, как вдруг увидел, что Пикман вздрогнул, словно от выстрела. После того как мой вопль разбудил в темном подвале не привыкшее к шуму эхо, он все время напряженно прислушивался, а теперь был чем-то сильно встревожен, но испуг его, хотя и несравнимый с моим собственным, явно имел скорее физическую природу, нежели спиритуальную. Пикман извлек револьвер и жестом велел мне молчать, а затем вышел, закрыв за собой дверь.

Мгновение я не мог пошевелиться. Как и Пикман, я стал прислушиваться, вообразив, что различаю доносящийся откуда-то слабый звук быстрых шагов, визг и вроде бы удары. Я подумал о громадных крысах и содрогнулся. Потом послышался приглушенный топот, из- за которого я почему-то весь покрылся гусиной кожей, – тихий, осторожный топот, – но я не смогу описать его словами. Он был похож на глухие постукивания дерева по камню или кирпичу… дерева по кирпичу – что-то мне это напоминало…

Звуки раздались снова, теперь уже громче. Стены подвала чуть заметно задрожали, словно дерево стало бить сильнее. За этим последовал резкий скребущий звук, невнятный возглас Пикмана и оглушительные выстрелы из револьвера (Пикман использовал все шесть патронов), прозвучавшие очень громко, как бывает, когда укротитель львов палит в воздух для пущего эффекта. Придушенный визг, крик, глухой стук и снова постукивание дерева о кирпич. Открылась дверь – от этого, признаюсь, я сильно вздрогнул – и появился Пикман с дымящимся револьвером, проклинающий разжиревших крыс, заполонивших древний колодец.

– Черт знает, что они едят, Турбер, – усмехнулся он, – ибо эти старые подземные ходы ведут на кладбище, в логово ведьм и к морскому побережью. Как бы там ни было, вылезали они дьявольски осторожно. Полагаю, их расшевелил крик. Лучше быть поосторожнее в этих старых местах: наши приятели-грызуны – единственный недостаток, хотя иногда мне кажется, что они помогают создать атмосферу и колорит.