Собрание сочинений в двух томах. Том I

Чаять нечаянных прикосновений!
Видеть, не глядя, все те же глаза!
Им предаваться до тла, до забвенья,
В них уходить без возврата назад!

Бросить в игру одичалое тело!
Рухнуть — и прянуть — и стать, не дыша… —
Разве затем ты на землю летела —
В неповторимом полете — душа?

Нет, я недолго у сердца любимой!
Я лишь затем у заманчивых ног,
Чтоб из любовной игры — нестерпимой! —
Снова восстать победителем мог.

И очищаясь от дел и желаний,
Вновь ухожу — на большие труды —
В холод и великолепье молчанья —Б
иться над глыбой словесной руды.

46. Ковчег

I

Я много дней его смолил,
Ночами щели конопатил,
Ночами камни, землю, ил
Носил в потемках по лопате.

И после долгих дней труда
Пришли обещанные сроки —
И взмыла дикая вода
Ковчег, уклюжий и высокий.

Ковчег плывет — и о борты
Напрасно бьются крики мира.
О, пенье нежное эфира
В краях нездешней высоты.

Подводные минуя камни
Людской корысти, снов и дел,
Я вдруг узнаю, как легка мне
Моя душа — и мой удел.

Плывем, поем согласным стадом —
Утробный рык, и писк, и крик! —
Нас ждет за Араратским садом
Большой и ласковый старик.

И не для вас, и не для рифмы
(Твоя игра, земная смердь!)
Страдания избегнем риф мы,
Преодолев живот и смерть.

Что мне ожоги ветра, зноя!
Я слышу розы и миндаль…
У райских врат предвижу Ноя.
Он щурит глаз, он смотрит в даль.

Плыву к тебе, плыву, товарищ,
Звериных, милых душ пастух.
Какие вина гостю сваришь
За ветер, страх и темноту?

О, друг блаженный и ровесник,
Мне тяжесть всякая легка,
Но пусть скорей летит твой вестник —
Листок зеленый голубка.

II

Такую даль увидеть вам во сне бы!
Ковчег мой шел по ангельским следам.
Под ним качалось и ревело небо,
Над ним гремела и неслась вода.

Еще гудел оркестр людских веселий,
Еще худели дети бедняков,
Бил колокол, кружились карусели,
И от борьбы еще дрожал альков,

Когда разверзлись мстительные бездны
И гибнущая дрогнула земля!
И хлынул дождь, и грянул град железный,
И ветер выл, взрываясь и пыля.

Кричали звери и ревели люди,
Обрушивались горы и дома…
Где — память дружб, любимых ног и грудей!
О, этот вой! О, этот плач и тьма.

Ты тяжек был, мой плодотворный жребий —
Ковчег стоял, он ждал средь гор и скал,
И вот — идет в неумолимом небе,
И в клочья рвет грома и облака.

III