Собрание сочинений в двух томах. Том I

СТАТЬИ И ОЧЕРКИ

В последний раздел включены статьи и очерки Кнута, написанные им (за исключением первой статьи, «Безделицы для погрома») после его репатриации в Израиль. Публиковавшиеся в газете «Гаарец», они дошли до нас только в ивритоязычном варианте, хотя оригинал представлял собой, по-видимому, текст, написанный на русском языке: вопреки распространенному мнению о том, что Кнут владел литературным ивритом (см.: Струве, с. 344; Седых, с. 264; его же. Русские евреи в эмигрантской литературе. IN: Книга о русском еврействе. 1917–1967. N.Y., 1968, с. 441; Терапиано, с. 226; Краткая Еврейская Энциклопедия. Т. 4. Иерусалим, 1988, с. 398; Д. Глэд. Беседы в изгнании: Русское литературное зарубежье. М., 1991, с. 316; Писатели русского зарубежья (1918–1940): Справочник. Ч. 2. М., 1994, с. 22 (автор статьи о Кнуте А. Чагин); Б. Ю. Поплавский. Неизданное: Дневники, статьи, стихи, письма /Сост. и коммент. А. Богословского и Е. Менегальдо. М., 1996, с. 493), следует сказать, что за тот небольшой срок, который был отпущен ему для жизни в Израиле (сентябрь-октябрь 1949 — февраль 1955), он в какой-то мере освоил разговорный язык, использование же его в литературных целях так и осталось несбывшейся мечтой. Обнаружить собственно кнутовские рукописи, равно как и выяснить, кто переводил их на иврит, к сожалению, не удалось. Таким образом, при подготовке статей к публикации в данном издании пришлось пойти на вынужденную обратную их языковую реконструкцию, которая в предлагаемом виде не может, естественно, считаться аутентичным текстом Кнута. Хотя перевод и передает, как кажется, характерные черты авторского стиля, какие-то потери все равно неизбежны. Однако даже в таком, если подобное выражение здесь уместно, «вторичном» качестве, статьи и очерки Кнута представляют известный интерес и как фактически новый и неизвестный штрих его творческой биографии, и как небезынтересный сам по себе опыт критико-очеркового мемуария о жизни той части русской литературы XX в., которая, в силу трагических исторических обстоятельств, оказалась в изгнании. Сам автор, давая своему предприятию имя «маргиналий к истории литературы» (названная так первая из кнутовских статей, печатавшихся в упомянутой газете «Гаарец», стала заголовком для всей серии, исключая написанную как некролог статью «Иван Алексеевич Бунин»), имел, безусловно, в виду не второразрядность собственной литературной судьбы и тем более не рассматривал творческий мир эмиграции эпохи между двумя мировыми войнами как обочину художественной культуры, — под «маргиналиями» понималось нечто иное: те — на фоне больших событий — крупицы живых впечатлений и воспоминаний, которые были им высеяны из своей почти тридцатилетней писательской деятельности в Париже и которые, как он небеспричинно полагал, заслуживали быть сохраненными и переданными читателю.