Собрание сочинений в 9 тт. Том 1

Они выпили еще. Музыка пробивалась сквозь молодую листву, в темноту, под золото звезд, под их немой сумбур. Свет, подымаясь над верандой, угасал, дом великаном чернел на небе: утес, об который бились волны деревьев и, разбившись, застывали навсегда; и созвездия, как золотые единороги, с неслышным ржанием паслись на синих лугах, взрывая их острыми и сверкающими, как сталь, копытцами, и небо, такое грустное, такое далекое, взрыто золотыми единорогами — в ту ночь они с беззвучным ржанием, с вечера до рассвета, смотрели на них, на нее — ее тело, как тетива, распростертое навзничь, нагое, словно узкая заводь, мягко расступившаяся на два серебряных рукава одного истока…

— Не пойду я туда, — ответил Джордж, отступая.

Они зашагали по лужайке, и в тени миртового дерева одна тень со вздохом распалась на две. Они быстро прошли мимо, отводя глаза.

— К черту! — повторил он. — Никуда я не пойду!

10

Это был День Отрока — мальчиков и девочек.

— Посмотрите на них, Джо, — сказала миссис Пауэрс. — Сидят, как неприкаянные души у входа в ад.

Машина остановилась у дома, оттуда хорошо было видно все.

— Да разве так сидят! — с восхищением сказал Гиллиген. — Поглядите на эту пару: взгляните, где он держит руку. Это у них называется светские танцы, а? Вот чего я никогда не умел. А попробуй я только так танцевать, меня бы отовсюду вышвырнули в первую же минуту. Да мне с детства не везло: никогда не приходилось танцевать в порядочных домах…

Освещенная веранда, меж двух одинаковых магнолий, походила на сцену. Сомкнувшись парами, танцоры двигались в меняющемся свете, то вбирая его, то уходя.

…возьми, встряхни, да не урони…

На перилах веранды по-прежнему сидели неучаствовавшие в танцах, присмиревшие, но воинственные. Подпирают стену — и все.

— Нет, я про тех вон, про бывших солдат. Посмотрите на них. Сидят рядком, перебрасываются французскими фразами — выучились в армии, сами себя обманывают. Зачем они здесь, Джо?

— За тем же, что и мы. Приятно поглазеть, разве нет? Но почем вы знаете, что это солдаты?.. Нет, вы гляньте туда, на тех двоих! — ахнул он вдруг с детской непосредственностью.

Пара скользила, замирала, нарочно нарушая синкопу, ища и находя ритм музыки, снова теряя его… Она уходила от него, приближалась, угадывая его движения: касание, короткое, как вздох, и расхождение — он сам помогал ей уйти, расстаться. Касание и отход: без завершения.

— Ух ты, а вдруг музыка остановится!

— Не глупите, Джо! Я их знаю. Слишком много я видела таких, как они, на танцульках, в кафе: славные скучные мальчики; им, беднягам, идти на войну, оттого и девушки к ним добры. А теперь воины нет, уходить им некуда. Смотрите, как девушки с ними обращаются!

— Что вы сказали? — рассеянно спросил Гиллиген. Он с трудом оторвал взгляд от танцующей пары. — Ух, видел бы наш лейтенант, что делается, с него бы весь сон слетел!

Но Мэгон неподвижно сидел рядом с миссис Пауэрс. Гиллиген обернулся со своего места рядом с негром-шофером и посмотрел на его неподвижную фигуру. Синкопы пульсировали вокруг них — перекличка струнных и духовых инструментов, теплая и щекочущая, как вода. Она наклонилась к Мэгону:

— Нравится, Дональд?

Он зашевелился, поднял руку к очкам.

— Осторожно, лейтенант, — быстро сказал Гиллиген, — еще сбросите нечаянно, потеряем их. — (Мэгон послушно опустил руку.): — А музыка хорошая, верно?

— Хорошая, Джо, — согласился тот.

Гиллиген снова посмотрел на танцоров.

— Мало сказать — хорошая, если на них поглядеть.

…о-го-го! Куда же скрылся мой седок?..

Гиллиген вдруг обернулся к миссис Пауэрс:

— Знаете, кто это там?

Миссис Пауэрс узнала доктора Гэри, без стакана воды, конечно, увидела веер из перьев, похожий на вечернюю иву, и сияющую линию обнаженной руки на строгом черном фоне. Увидела две головы, слитые вместе, щекой к щеке, над медленным синхронным движением тел.

— Это барышня Сондерсов, — объяснил Гиллиген.

Миссис Пауэрс следила, как девушка в плавном движении, сдержанно и мягко отдавалась танцу, а Гиллиген продолжал:

— Пожалуй, подойду поближе, к тем ребятам — вон они сидят. Надо посмотреть.

Его приветствовали с радушием людей, которые приглашены все вместе, но не уверены в себе, не уверены, зачем их, в сущности, пригласили; так всегда чувствуют себя провинциалы, с раз навсегда установившимися правилами жизни, теряются в этой сравнительно столичной атмосфере с совершенно чуждыми им установками. Плохо чувствовать себя провинциалом: вдруг обнаружить, что какой-то привычный кодекс поведения необъяснимо устарел за один вечер.