В годы моей непосредственной работы с присяжными крайности экспертизы, направленные в сторону широких обобщений и односторонне понимаемого человеколюбия, были сравнительно редки, но в последние годы они значительно участились. Молодой человек университетского образования, отлынивающий от всяких определенных занятий, в течение четырех лет занимается искусно обставленной и ловко задуманной кражей дорогих шуб в гостиницах, театрах и публичных собраниях, а также, выдавая себя за местного мирового судью, требует доверия к своим заказам в дорогих ресторанах, отказываясь затем платить по счетам. Психиатрическая экспертиза утверждает, что он представляет признаки физического и психического вырождения и поэтому невменяем. Пятнадцати и восемнадцатилетние девушки, возненавидев воспитательницу старшей из них, достают цианистый калий и пускают его в дело, но в недостаточной дозе; затем принимают меры, чтобы добыть стрихнин, но, когда и он недостаточно скоро действует, то убивают старуху во время сна топором — и, по мнению экспертов, совершают это все, действуя
без разумения. Молодой человек, о котором все отзываются как об умном, хитром, очень способном и понятливом, но ленивом, решительно не желает учиться, а желает жить
икутить на счет богатого отца и, когда последний требует от него трудовых занятий, грозит ему убийством, старается раздобыть яд и револьвер и, наконец, подкравшись ночью к спящему отцу, зарезывает его припасенным ножом, выписав перед тем в записную книжку статьи Уложения — о наказаниях за отцеубийство. После убийства, восклицая: «Собаке собачья смерть!», он идет с приятелем выпить и закусить и отправляется в объятия проститутки, а из-под ареста спрашивает письмами, нельзя ли пригласить защитника, умеющего гипнотизировать присяжных, и какая часть наследства после отца достанется ему в случае оправдания. На суде эксперты находят, что у подсудимого ассиметрия лица и приросшие мочки ушей (морелевские уши); покатый лоб и длинные ноги; у него притуплено нравственное чувство, он угрюм и не сразу отвечает на вопросы, подергивает плечом и неуместно улыбается. Кроме того, его отец лечился от ревматизма, а мать страдала бессонницей и дважды лечилась от нервов. Все это, как дважды два, доказывает, что подсудимый — глубокий вырожденец, заслуживающий сострадания, а не осуждения. И вот присяжные, не решаясь идти против такого многостороннего вывода, давшего, конечно, благодарный материал для гипноза защитительной речи, выносят оправдательный приговор. Можно ли их винить за это, когда и коронный суд, быть может, затруднился бы мотивировать свое несогласие с категорическим взглядом нескольких специалистов, говорящих от имени и во имя науки. Но дозволительно спросить, не смешали ли они в данном случае последствия с причинами, не нашли ли, что «post hoc ergo propter hoc» ’, и не слишком ли щедро одарили они злого бездельника дарами более чем сомнительной наследственности, причислив, между прочим, к признакам вырождения и то, что сидящий на скамье подсудимых отцеубийца не находится в светлом настроении духа, а угрюм и, рассчитывая, как он сам заявлял при следствии, быть признанным действующим в умоисступлении, медлит ответами на вопросы о предумышленности своего злодеяния.
Для полноты обзора условий деятельности присяжных остается еще указать на некоторые явления в нашей судебной жизни, вследствие которых присяжные вызывают против себя нарекания, будучи в сущности «без вины виноватыми». Так, бывают случаи, когда судебная палата по обвинительной камере, встретясь с недостаточностью улик, не прекращает своим властным словом дела, а решает лучше предоставить высказаться присяжным, суду коих и предает обвиняемого. Взваливая, таким образом, свое законное бремя на их плечи, палата забывает о своей обязанности
оградитьобвиняемого от лишенного достаточных оснований предания суду и сопряженных с этим напрасных страданий, а присяжных от еще больших сомнений, чем ее, что почти неминуемо должно повлечь оправдательный приговор после судебной процедуры, которую следовало своевременно предотвратить. Таковы также случаи, когда судебный следователь по каким-либо причинам не держится строго установленных для него рамок следственного судьи, а, смешивая и переплетая негласный
розысксо
следственными действиями, становится игрушкой в руках служебных и добровольных сыщиков, всегда односторонних, часто нечистоплотных в приемах и нередко лично заинтересованных в направлении следствия по тому или другому пути. Собирание и оценка доказательств обращается при этом в необдуманные порывания в разные стороны с ущербом для ясности дела, и если оно ставится на суд, то присяжные, подавленные сумбуром противоречивых данных и отсутствием обдуманной последовательности в их добывании, видят, и совершенно справедливо, в оправдательном решении спасительный исход из своих сомнений.