Собрание сочинений в 3-х томах. Том 2

Мария Александровна Лохвицкая Собрание сочинений в трех томах. Том 2

Стихотворения Том III 1897–1899

Новые песни

* * *

В моем незнанье – так много веры
В расцвет весенний грядущих дней;
Мои надежды, мои химеры
Тем ярче светят, чем мрак темней.

В моем молчанье – так много муки,
Страданий гордых, незримых слез
Ночей бессонных, веков разлуки,
Неразделенных, сожженных грез.

В моем безумье – так много счастья,
Восторгов жадных, могучих сил,
Что сердцу страшен покой бесстрастья,
Как мертвый холод немых могил.

Но щит мне крепкий – в моем незнанье
От страха смерти и бытия,
В моем молчанье – мое призванье,
Мое безумье – любовь моя.

Мой замок

Мой светлый замок так велик,
Так недоступен и высок,
Что скоро листья повилик
Ковром заткут его порог.

И своды гулкие паук
Затянет в дым своих тенет,
Где чуждых дней залетный звук
Ответной рифмы не найдет.

Там шум фонтанов мне поет,
Как хорошо в полдневный зной,
Взметая холод вольных вод,
Дробиться радугой цветной.

Мой замок высится в такой
Недостижимой вышине,
Что крики воронов тоской
Не отравили песен мне.

Моя свобода широка,
Мой сон медлителен и тих,
И золотые облака,
Скользя, плывут у ног моих.

В саркофаге

Мне снилось – мы с тобой дремали в саркофаге,
Внимая, как прибой о камни бьет волну.
И наши имена горели в чудной саге
        Двумя звездами, слитыми в одну.

Над нами шли века, сменялись поколенья,
Нас вихри замели в горячие пески;
Но наши имена, свободные от тленья,
        Звучали в гимнах страсти и тоски.

И мимо смерть прошла. Лишь блеск ее воскрылий
Мы видели сквозь сон, смежив глаза свои.
И наши имена, струя дыханье лилий,
        Цвели в преданьях сказочной любви.

Серафимы

Резнею кровавой на время насытясь,
Устали и слуги, и доблестный витязь, —
И входят под своды обители Божьей,
Где теплятся свечи Господних подножий.
И с кроткой улыбкой со стен базилики
Глядят серафимов блаженные лики.

Палач, утомленный, уснул на мгновенье,
Подвешенной жертвы растет исступленье.
На дыбе трепещет избитое тело.
Медлительным пыткам не видно предела.
А там, над землею, над тьмою кромешной,
Парят серафимы с улыбкой безгрешной.

В глубоком in pace[1], без воли и силы
Монахиня бьется о камни могилы.
В холодную яму, где крысы и плесень,
Доносится отзвук божественных песен.
То с гулом органа, в куреньях незримых,
«Осанна! Осанна!» поют серафимы.

Восточные облака