Будет. Уже выучен таким манером. А по-моему, таки бы я прутом да и дубину снес — вот такой был.
Покушай, свет мой. Ну я велю еще принести.
Да помажь более. Экая она — масла жалеет.
Изволь, мой батюшка, я ничего для тебя, мой свет, не жалею.
Помазал бы дубиной по спине.
Ата, батька свет, Христос с ним. К чему такие слова — ведь так изурочить можно.
Читай же, а не то так худо будет.
Экой проказник какой. Он и ушел. Да пускай погуляет — час ему добрый.
Однако, Улитушка душенька, мы много воли нашему Иванушке даем.
И-и, душенька. Ведь еще ребячье дело. Теперь-то ему и повеселиться, а уже как в службу пойдет, так и все его веселье пропадет.
Да как же его на службу отпустить? Детине 20 лет, а грамоты еще не знает.
Так, мой свет, грамоте... Так что ж в том диковинки — лишь бы был жив — бог с ним.
Да кто о том говорит, ведь и я желаю ему здоровья. Да только надобно, чтоб не был дурак.
Небось будет хорош, Христос с ним.
А я так опасаюсь, чтоб от неги твоей не был бы негодницей.
Тьфу, какая беда! Что прорекует. Никак ты, батька, с ума сошел? Против своей крови такие словеса мелешь, чего и сущий злодей не скажет. Никак он тебе не надобен.
Ата, какая дура проклятая, согрешил грешный! Не даст слова сказать. Экая збалмошная баба! Да можно ли тебе без сердца со мною говорить? Да как и я вспыхну — так худо будет; ведь плеть обуха не перешибет.
И-и, Михеич, свет мой, ты и разгневался. Ведь я еще ничего тебе худого не сделала.
Еще сделать, — довольно того, что и слова твои меня трогают, которые, однако ж, я недолго буду сносить — тотчас перестанешь огрызаться, как собака.
Воля твоя — что хочешь, то и делай. Я вся твоя и слова теперь не скажу. О господи, господи, под старость дал бог радость. Хи, хи, хи.
Ну, Улита Абакумовна, не плачь же, не плачь. Помиримся, душенька; поди ж сюда.
Мама, о чем ты плачешь?.. Что ж молчишь — скажи. Конешно, тебя батька обидел.
Да, я. А все за тебя, дурака.
Как за меня?
Ба! ты уже, дурачина, против меня идешь?
Бранит, старый черт; лишь тронь — то чертом перековеркаю.
Что ты не отвечаешь? Ба, да ты еще и бранишь! Так постой...
Ох, о-ох, косточки все переломал. Вот тебе блинки твои. Ништо, еще не то будет.
Ведь он, дитятко, за меня вступился.
Совершенная ты дура. Да что с тобою говорить!
ДЕЙСТВИЕ II
Ну, брат Митька, как же я батьку-то цапнул ажио как пласт на пол растянулся.
Да за что так, барин?
Как же не так: матку обидел, ажно она заплакала.
Ну так за дело ж.
Да и матке-то досталось на кисель — ажио взвыла голосом.
Так ты, сударь, обоих отбезделавал? Ладно, барин! Смирнее будут. Однако что вам за то от них было?
Я не дождался, ушел и с тех пор их не видал. Да чему ж быть? Неужли-то меня бить будут?
Да ведь не поклонятся — чистехонько таки высекут и плакать не велят.
Никак не боюсь того. Я с обоими справлюсь, — посмотри-тка, какая у меня сила.
Извольте. Да неужли-то вы меня перетянете? Изволь, сударь.
Эх, барин, на какие забавы ты время тратишь, а о книге, сударь, не помышляешь. Извольте-ка батюшке-то показаться. Разбил, сударь, стариков так, что с места не встают. Хорошее ли дело? И день-деньской вы их не видите. Да и в нашем быту то непростительно.
А ты что за учитель пришел? Когда батьке я не спустил, то тебе и подавно.
Хорошенько его, сударь, эдакого указчика! Как он смеет с вами говорить. Дай ему, сударь, знать, что и ты такой же господин, что и старый-то хрен.
Выслушайте, сударь, моих простых речей и не замайте меня, покудова их не окончаю.