Собрание сочинений в 12 т. T. 12

Здесь за каких-нибудь два часа они составили опись инвентаря и продали некоему товарищу по ремеслу свой балаган, размалеванные холсты, бубны и турецкий барабан, — словом, все свое имущество. Это было делом недолгим и несложным, а несколько флоринов, вырученных ими от продажи, не слишком обременили их.

Однако Пескад не захотел расстаться со своим акробатским трико и корнет-а-пистоном, а Матифу — с тромбоном и нарядом борца. Им жалко было лишиться этих тряпок и инструментов, напоминавших о былых успехах и триумфах. И друзья сунули их на дно сундучка, где был спрятан их убогий скарб и одежда.

К часу дня Пескад и Матифу уже вернулись на борт «Саварены». Им отведена была просторная комфортабельная каюта, «где все располагало к научным занятиям», — как шутил Пескад.

Экипаж оказал новым товарищам весьма радушный прием: ведь благодаря им удалось избежать страшной катастрофы!

Сразу же по водворении на яхте Пескад и Матифу убедились, что кормят здесь куда лучше, чем в деревенских трактирах.

— Вот видишь, Матифу, — твердил Пескад, попивая доброе вино, — если прилично себя вести — можно всего на свете добиться. Главное — вести себя прилично!

Матифу в ответ только кивнул головой, ибо рот у него был набит до отказу жареной ветчиной. В один миг он уничтожил огромный ломоть ветчины да два печеных яйца в придачу.

— Если только показывать, как ты ешь, Матифу, — заметил Пескад, — и то можно бы громадные деньги загребать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Вдова Иштвана Батори

Появление доктора Антекирта вызвало большой шум не только в Рагузе, но и во всей Далмации. Газеты возвестили о прибытии яхты в гравозский порт, репортеры так и кинулись на добычу, сулившую им захватывающие фельетоны. Владелец «Саварены» не мог уклониться от почестей и избегнуть неприятностей, сопряженных со славой. Он стал героем дня. Им завладела молва. Никто не знал, кто он такой, откуда прибыл, куда направляется. И это разжигало всеобщее любопытство. Ведь когда ничего не знаешь, остается простор для догадок и фантазия разыгрывается вовсю. Всякий делает вид, будто знает больше других.

Желая угодить читателям, репортеры устремились в Гравозу, а некоторые даже проникли на борт яхты. Однако им не удалось повидать того, чье имя было у всех на устах. Доктор никого не принимал. На все расспросы посетителей капитан Нарсос отвечал одно и то же.

— Откуда прибыл доктор?

— Это его дело.

— А куда направляется?

— Куда ему заблагорассудится.

— Но кто же он такой?

— Никому не известно, а может быть, он и сам этого не знает.

Что же можно рассказать читателям на основе столь скудных данных? Итак, воображению предоставлялась полнейшая свобода. Доктора Антекирта превращали кто во что горазд. Рыскавшие по его следам репортеры делали из него все, что им приходило в голову. Одни утверждали, будто он главарь пиратов. Другие — что он король большого африканского государства и отправился в путешествие инкогнито, чтобы расширить свой кругозор. Третьи — что он политический изгнанник. Четвертые — что он был свергнут с престола восставшим народом и теперь странствует как философ и любознательный человек. Каждый выбирал версию себе по вкусу. Что же касается его докторского звания, то люди разделились на два лагеря: одни допускали, что у него это звание действительно имеется, и уверяли, что он великий врач, излечивший множество больных, признанных безнадежными; в другом лагере утверждали, что он — король шарлатанов и, если у него потребуют, не сможет предъявить никакого диплома или аттестата.

Как бы то ни было, гравозским врачам не приходилось жаловаться, что он незаконно практикует в их городе: доктор Антекирт держался крайне замкнуто, и когда кто-нибудь обращался к нему за советом, он тут же уклонялся от этой чести.

К тому же владелец «Саварены» не поселился на берегу. Он даже не снял комнаты в гостинице. Первые два дня он никуда не ездил дальше Рагузы. Он ограничивался небольшими прогулками в окрестностях Гравозы и два-три раза брал с собой Пескада, природный ум которого уже успел оценить.

В Рагузе он почти не бывал, зато в один прекрасный день послал туда Пескада. Этому славному малому было, повидимому, дано какое-то поручение, может быть, требовалось навести ту или иную справку.

— Итак, он живет на Страдоне? — спросил доктор Пескада, когда тот вернулся на яхту.

— Да, господин доктор, иначе говоря, на самой лучшей улице. У него собственный особняк неподалеку от площади, где показывают иностранцам дворец древних дожей, — роскошный особняк со множеством челяди, с выездами. Он живет как миллионер.

— А другая?

— Другая? Вернее сказать: другие, — ответил Пескад. — Они живут, правда, в том же самом квартале, но их дом сразу не найдешь, — там множество узких, извилистых переулочков, которые круто поднимаются в гору, точь-в-точь как лестницы, и домишки там совсем жалкие. Их домик — невзрачный на вид, маленький, хотя внутри там, как видно, полный порядок. Сразу чувствуется, господин доктор, что в нем живут люди бедные, но гордые.

— А сама хозяйка?