Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 5

- Ну как, будете ужинать? - спросила трактирщица у приезжего.

Он ничего не ответил. Казалось, он глубоко задумался.

- Кто он, этот человек? - процедила она сквозь зубы - Уверена, что за ужин ему заплатить нечем. Хоть бы за ночлег расплатился. Все-таки мне повезло, что ему не пришло в голову красть деньги, валявшиеся на полу.

Тут дверь отворилась, и вошли Эпонина и Азельма.

Это были две хорошенькие девочки, скорее горожаночки, чем крестьяночки, премиленькие, одна - с блестящими каштановыми косами, другая - с длинными черными косами, спускавшимися по спине. Оживленные, чистенькие, полненькие, свежие и здоровые, они радовали глаз. Девочки были тепло одеты, но благодаря материнскому искусству плотность материи нисколько не умаляла кокетливости их туалета. Одежда приноровлена была к зиме, не теряя вместе с тем изящества весеннего наряда. Эти две малютки излучали свет. Кроме того, они были здесь повелительницами. В их одежде, в их веселости, в том шуме, который они производили, чувствовалось сознание своей верховной власти. Когда они вошли, трактирщица сказала ворчливо, но с обожанием:

- А, вот, наконец, и вы пожаловали!

Притянув поочередно каждую к себе на колени, мать пригладила им волосы, поправила ленты и, потрепав с материнской нежностью, отпустила.

- Хороши, ничего не скажешь! - воскликнула она.

Девочки уселись в углу, возле очага. Они принялись тормошить куклу, укладывали ее то у одной, то у другой на коленях и весело щебетали. Время от времени Козетта поднимала глаза от вязанья и печально глядела на них.

Эпонина и Азельма не замечали Козетту. Она была для них чем-то вроде собачонки. Этим трем девочкам вместе не было и двадцати четырех лет, но они уже олицетворяли собой человеческое общество: с одной стороны - зависть, с другой - пренебрежение.

Кукла у сестер Тенардье была полинявшая, старая, поломанная, но Козетте она казалась восхитительной - ведь у нее за всю жизнь не было куклы, настоящей куклы, - это выражение понятно всем детям.

Вдруг тетка Тенардье, продолжавшая ходить взад и вперед по комнате, заметила, что Козетта отвлекается и, вместо того чтобы работать, глядит на играющих детей.

- А вот я тебя и поймала! - крикнула она. - Так-то ты работаешь? Погоди, вот возьму плетку, она тебя заставит работать!

Незнакомец, не вставая со стула, повернулся к трактирщице.

- Сударыня! - улыбаясь почти робко, промолвил он. - Ну что уж там, пусть поиграет!

Со стороны любого посетителя, съевшего кусок жаркого, выпившего за ужином две бутылки вина и не производящего впечатления оборванца, подобное желание равносильно было бы приказу. Но чтобы человек, обладающий такой шляпой, позволил себе высказать какое бы то ни было пожелание, чтобы человек, у которого был такой редингот, смел выражать свою волю, - этого трактирщица допустить не могла.

- Раз девчонка ест мой хлеб, она должна работать, - резко сказала она. - Я кормлю ее не для того, чтобы она бездельничала.

- Что же это она делает? - спросил незнакомец мягким тоном, какого трудно было ожидать от человека, одетого, словно нищий, с плечами, широкими, словно у носильщика.

Трактирщица снизошла до того, что ответила ему:

- Чулки вяжет, если вам угодно знать. Чулочки для моих дочурок. Старые все, можно сказать, износились. Скоро мои дочки останутся босые.

Человек взглянул на жалкие, красные ножки Козетты и продолжал:

- Когда же она окончит эту пару?

- Она будет над ней корпеть по крайней мере дня три, а то и четыре. Этакая лентяйка!

- Сколько могут стоить эти чулки, когда они будут готовы?

Трактирщица окинула его презрительным взглядом.

- Не меньше тридцати су.

- А вы бы уступили их за пять франков? - снова спросил человек.

- Черт возьми! - засмеявшись грубым смехом, вскричал возчик, слышавший этот разговор. - Пять франков? Тьфу ты пропасть! Я думаю! Целых пять монет!

Тут Тенардье решил, что пора ему вмешаться в разговор.

- Хорошо, сударь, ежели такова ваша прихоть, то вам отдадут эту пару чулок за пять франков. Мы ни в чем не отказываем путешественникам.

- Но денежки на стол! - резко и решительно заявила его супруга.

- Я покупаю эти чулки, - ответил незнакомец и, вынув из кармана пятифранковую монету и протянув ее кабатчице, добавил: - И плачу за них.

Потом он повернулся к Козетте!

- Теперь твоя работа принадлежит мне. Играй, дитя мое.

Возчик был так потрясен видом пятифранковой монеты, что бросил пить вино и подбежал взглянуть на нее.

- И вправду, гляди-ка! - воскликнул он. - Настоящий пятифранковик! Не фальшивый!

Тенардье подошел и молча положил деньги в жилетный карман.

Супруге возразить было нечего. Она кусала себе губы, лицо ее исказилось злобой.

Козетта вся дрожала. Она отважилась, однако, спросить:

- Сударыня! Это правда? Я могу поиграть?

- Играй! - в бешенстве крикнула тетка Тенардье.

- Спасибо, сударыня, - молвила Козетта.

Уста ее благодарили хозяйку, а ее маленькая душа возносила благодарность незнакомцу.

Тенардье снова уселся пить. Жена прошептала ему на ухо:

- Кто он, этот желтый человек?