Собрание сочинений. том 7.

— Да, знаю, — храбро продолжал мальчуган. — И я не позволю… Я сам на тебе женюсь… Для этого я и пришел.

— Что? Как? И он туда же! — крикнула Нана. — Выходит, это у вас семейная болезнь такая!.. Нет уж, ни за что! Вот любители нашлись! Да разве я от вас таких пакостей прошу? Ни за тебя не пойду, ни за него, ни за что в жизни!

Лицо Жоржа просветлело. А вдруг он вчера ослышался? Он снова заговорил:

— Тогда поклянись, что ты не спишь с моим братом!

— Ох, до чего же ты мне надоел! — воскликнула Нана, нетерпеливо подымаясь со стула. — Подурачились, и хватит, я ведь тебе твержу, что тороплюсь… Я сплю с твоим братом, раз мне так угодно. Ты, что ли, меня содержишь, ты хоть раз за что-нибудь заплатил? А еще отчета требует!.. Да сплю, вот здесь сплю с твоим братом…

Жорж схватил ее за руку, сжал с такой силой, что чуть было не сломал запястье, и проговорил, запинаясь:

— Не смей так говорить, не смей…

Легонько хлопнув его ладонью, Нана без труда высвободила руку.

— Теперь еще бить меня вздумал! Смотрите-ка, мальчишка — и туда же! Вот что, деточка, убирайся, и немедленно… Я тебя, голубчик, по доброте душевной до себя допускала. Именно так! Нечего на меня глаза пялить! Уж не вообразил ли ты, дружок, что я с тобой до старости нянчиться буду? У меня поважнее дела есть, чем младенцев уму-разуму учить.

Он слушал ее отповедь, даже не возмущаясь, весь застыв от тоски. Каждое слово ударом ножа отдавалось в сердце, и он боялся, что сейчас упадет и умрет. А Нана, не замечая боли, написанной на лице Жоржа, продолжала отчитывать его, радуясь, что наконец-то представился случай отвести душу после утренних передряг.

— Точь-в-точь родной братец, тоже хорош гусь! Обещал мне двести франков принести… Поди дождись от него… Подумаешь тоже, озолотил меня! Да на его несчастные гроши даже баночки помады не купишь… Но ведь как подвел в трудную минуту!.. Ладно! Хочешь знать, в чем дело? Ну, так слушай хорошенько: из-за твоего милейшего братца мне приходится сейчас уходить из дому, чтобы заработать двадцать пять луидоров с другим каким-нибудь мужчиной.

Тогда, совсем потеряв голову, он загородил ей дорогу; и он плакал, он молил, по-детски сложив руки, он лепетал:

— Нет, нет, не надо.

— А ты воображаешь, что мне самой больно хочется? — отрезала она. — Есть у тебя деньги?

Нет, денег у него не было. Он, не задумываясь, отдал бы жизнь, лишь бы иметь деньги. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным, таким ни на что не годным молокососом. Все его тело жалко сотрясалось от рыданий, лицо выражало такую боль, что Нана наконец заметила его отчаяние и смягчилась. Она ласково отстранила его от двери.

— Ну, котик, дай мне пройти, ничего не поделаешь… Будь умницей. Ты еще мальчик, и неделю с тобой неплохо провести; но сейчас нужно о делах подумать… Ну-ка, пораскинь мозгами… Твой брат, ничего не скажешь, настоящий мужчина, но я же не к нему иду… Да, кстати, будь добр, не рассказывай ему ничего. Вовсе ему не нужно знать, куда я ходила. Ведь вот я какая: как рассержусь, невесть него наболтаю.

Она расхохоталась. Потом обняла Жоржа, чмокнула в лоб.

— Прощай, младенчик, все между нами кончено раз и навсегда, слышишь?.. Ну, бегу.

И она ушла. Жорж остался стоять посреди гостиной. Последние слова Нана прозвучали в его ушах похоронным звоном: кончено, все кончено; и ему показалось, что под ногами разверзается бездна. В опустошенном мозгу на мгновение мелькнул и исчез образ мужчины, поджидавшего Нана, но он видел одного лишь Филиппа в объятиях Нана, видел ее обнаженные руки, обвившиеся вокруг его шеи. Нана ничего не отрицала; она любит Филиппа, раз не хочет огорчать его своей изменой. Конечно, все кончено. Он глубоко вздохнул, оглядел комнату, чувствуя, что не выдержит навалившейся на него тяжести. Воспоминания одно за другим проносились в его мозгу. Упоительные ночи в Миньоте, ласки Нана, когда ему казалось, что он ее сынок, потом краденые утехи вот в этой комнате. И никогда, никогда это не повторится! Он еще маленький, еще не дорос — вот ему и предпочли Филиппа, потому что у Филиппа борода. А раз всему конец, значит, не к чему и жить. Его порочное влечение обернулось безмерной нежностью, чувственным обожанием, которому он отдавался весь целиком! Да и как забыть, если его брат останется здесь? Если родной его брат, родная его кровь, его второе «я» будет вкушать здесь наслаждения, о которых Жорж не мог подумать без дикой ревности. Всему конец, ему хотелось умереть.