Собрание сочинений. том 7.

Нана выпроводила графа, предварительно ожегши его лицо и руки быстрыми поцелуями, и лишь тогда перевела дух. Бог ты мой, какая все-таки вонь у этой неряхи Матильды! Вообще-то здесь славно, тепло, как бывает в домах Прованса, нагретых зимним солнцем, но только слишком уж разит прокисшей лавандой, не говоря о других, еще менее приятных запахах. Нана распахнула окно, снова облокотилась о подоконник и, желая сократить время ожидания, уставилась на стекла Пассажа.

А Мюффа тем временем, шатаясь, спускался с лестницы; в голове у него гудело. Что он скажет? Как приступится к делу, которое, откровенно говоря, его никак не касается? Спустившись на сцену, он услышал громкий спор. Репетиция второго акта кончилась, и Прюльер разорался, потому что Фошри решил вычеркнуть одну его реплику.

— Лучше тогда уж все подряд вычеркивайте! — кричал он. — Как же так! У меня всего-навсего несчастных двести строк, и их еще вычеркивают! Нет, довольно, отказываюсь от роли!

Он вытащил из кармана смятую тетрадочку и лихорадочно завертел ее в пальцах, делая вид, что собирается швырнуть злосчастную роль под ноги Коссара. Как ни старался уязвленный в своем самолюбии Прюльер смирить бурю, кипевшую в груди, его выдавало судорожно перекошенное побледневшее лицо, сжатые в ниточку губы, мечущий пламя взор. Ему, Прюльеру, кумиру публики, дали роль в какие-то двести строк!

— Почему бы тогда мне уж прямо не играть лакеев? — горько допытывался он.

— Ну, ну, Прюльер, успокойтесь, — примирительно сказал Борденав, который считался с актером, учитывая его особый успех у посетительниц лож. — Не стоит заводить историй… Вам подбросят какой-нибудь эффектик… Верно, Фошри, вы ему добавите что-нибудь поэффектнее? В третьем акте, например, можно даже удлинить сцену.

— В таком случае, пусть добавит реплику под занавес, — требовал лицедей. — Вы просто обязаны это для меня сделать.

Фошри промолчал, что могло быть сочтено за знак согласия, и Прюльер, все еще не успокоившийся, надутый, спрятал тетрадочку в карман. В продолжение ссоры Боск и Фонтан держались с видом глубочайшего безразличия: каждый за себя, их это не касается, совсем даже не интересует. Актеры окружили Фошри, засыпали его вопросами, рассчитывая добиться похвалы своей игре, а Миньон тем временем, слушая жалобы Прюльера, не спускал глаз с вошедшего графа, которого, видимо, подстерегал.

Очутившись на темной сцене, граф нерешительно остановился в глубине, не желая присутствовать при ссоре. Но Борденав заметил его и бросился навстречу.

— Ну, как вам нравятся эти господа? — зашептал он. — Вы, граф, даже и представить себе не можете, чего я только не натерпелся от этого народа! Один другого тщеславнее, и вруны к тому же, пакостники, вечно какая-нибудь грязь. Сломай я себе шею, они бы от радости с ума посходили… Простите великодушно, я увлекся.

Он замолк, воцарилось молчание. Мюффа судорожно подыскивал какую-нибудь переходную формулу. Но не нашел ничего и, стараясь поскорее выпутаться из неловкого положения, брякнул:

— Нана требует роль герцогини.

Борденав, отпрянув, закричал:

— Что вы! Это же безумие!

Но, увидев взволнованное бледное лицо графа, вдруг сразу успокоился.

— Да, черт! — присвистнул он.

И снова наступило молчание. В глубине души Борденаву было все равно. Пожалуй, будет даже смешнее, если эта толстуха Нана появится в роли герцогини. К тому же, уступив, он сумеет прибрать к рукам графа. Поэтому директор больше не колебался. Обернувшись, он крикнул:

— Фошри!

Граф поднял было руку, желая его остановить. Фошри не расслышал. Фонтан затолкал автора в угол и развивал перед ним свои соображения насчет того, как следует трактовать образ Тардиво. Фонтан видел своего Тардиво марсельцем, говорившим с резким южным акцентом; и он показывал автору, как будет говорить Тардиво. Он произносил целые тирады и спрашивал: «Хорошо ли?» Дело в том, что он сам еще не совсем уверен в своей правоте, это только, так сказать, творческие поиски. Но когда Фошри холодно принял его предложения и даже стал возражать, Фонтан обозлился. Что ж, прекрасно! Если он не может уловить духа роли, то ради цельности ансамбля ему лучше вообще отказаться играть.

— Фошри! — снова позвал Борденав.

Автор поспешил на зов, радуясь, что может отделаться от актера, а тот надулся, что его не дослушали.

— Уйдем отсюда, — предложил Борденав. — За мной, господа.