Собрание сочинений. том 7.

Симона быстрым движением набросила на плечи меховую пелеринку и вышла. Боск, не торопясь, взял корону, надел ее на голову и прихлопнул сверху ладонью; затем, волоча мантию, нетвердо ступая старческими ногами, направился к двери и, прежде чем перешагнуть порог, проворчал себе что-то под нос, как человек, досадующий, что его напрасно побеспокоили.

— В последней своей статье вы наговорили нам много любезных слов, — начал Фонтан, обращаясь к Фошри. — Только почему это вы пишете, что все актеры тщеславны?

— И вправду, голубчик, почему? — подхватил Миньон и с размаху опустил свои богатырские лапы на хрупкие плечи журналиста, отчего тот даже согнулся.

Прюльер и Кларисса едва удержались от смеха. Весь театр в последнее время наслаждался комедией, которая разыгралась за кулисами. Миньон, не прощая жене ее бессмысленного увлечения, бесился при мысли, что от этого журналиста нет никакой пользы, кроме весьма сомнительной рекламы, и в отместку стал оказывать сопернику слишком ощутимые знаки внимания: встречаясь с Фошри вечерами в театре, награждал его тычками, как бы в избытке дружеских чувств; а тот, особенно тщедушный рядом с этим геркулесом, сносил удары, принужденно улыбаясь, ибо боялся рассориться с мужем Розы.

— Ага, дружок, вы оскорбили нашего Фонтана! — продолжал ломать комедию Миньон. — Берегитесь! Раз, два — и получайте под вздох!

Он развернулся и нанес журналисту такой удар, что тот от боли побледнел как полотно и на минуту потерял дар речи. Кларисса мигнула присутствующим, показывая на Розу, которая как раз появилась в дверях фойе. Роза видела всю сцену. Она направилась прямо к журналисту, даже не взглянув в сторону мужа, и, встав на цыпочки, в своем костюме бебе, оставлявшем обнаженными руки до самых плеч, подставила Фошри для поцелуя лоб и скорчила ребяческую гримаску.

— Добрый вечер, детка, — фамильярно сказал Фошри, целуя ее.

Это была тоже своего рода месть. Миньон притворился, что не замечает поцелуя; впрочем, в театре все целовали его супругу. Все же он бросил хитрый взгляд в сторону, журналиста и рассмеялся так, что все поняли — Фошри еще поплатится за браваду Розы.

Дверь, ведущая в коридор, открылась и пропустила в фойе всплеск аплодисментов. Это, окончив свою сцену, вошла Симона.

— Папаша Боск произвел фурор! — воскликнула она. — Принц чуть не умер со смеху и так хлопал, будто его наняли… Скажите-ка, кто этот высокий мужчина, который сидит рядом с принцем в литерной ложе? Прямо красавец, вид такой благородный, бакенбарды холеные.

— Это граф Мюффа, — пояснил Фошри. — Мне говорили, что вечером, на приеме у императрицы принц пригласил его к себе сегодня на обед… А потом, как видите, соблазнил и привез сюда.

— Ах, правда, это же граф Мюффа, мы знаем его тестя. Помнишь, Огюст? — обратилась Роза к Миньону. — Меня как-то приглашали петь к маркизу де Шуар… Кстати, маркиз тоже в театре. Я заметила его, он в ложе. Ну и старичок, доложу я вам…

Прюльер, увенчав голову немыслимым своим плюмажем, обернулся и крикнул:

— Эй, Роза, пора, идем!

Роза бегом бросилась за ним, так и не докончив фразы. В эту минуту театральная привратница, мадам Брон, появилась в коридоре с огромным букетом в руках. Симона в шутку осведомилась — уж не ей ли предназначаются цветы, но привратница, не отвечая, молча показала в конец коридора, где помещалась уборная Нана. Ох уж эта Нана, ее просто завалили цветами! На обратном пути мадам Брон вручила записочку Клариссе, а та, взглянув на конверт, вполголоса чертыхнулась. Опять Ла Фалуаз! Вот надоел, никак от него не отвяжешься! Узнав, что господин ждет в привратницкой, она в злобе крикнула:

— Скажите ему, как окончится действие, я спущусь… И съезжу ему по роже.

Фонтан засуетился.

— Слушайте, мадам Брон, — твердил он. — Да слушайте же меня… Принесите сюда в антракте полдюжины шампанского.

Но тут снова появился запыхавшийся сценариус и певуче протянул:

— Всем на сцену! Ваш выход, господин Фонтан. Быстро! Быстро!

— Хорошо, хорошо, идем, дядюшка Барильо! — ответил Фонтан, оглушенный криком.

И, бросившись вслед за мадам Брон, он повторил:

— Значит, принесете полдюжины шампанского сюда в фойе, в антракте… Сегодня мои именины, я угощаю…

Симона и Кларисса удалились, прошуршав юбками. Всех словно ветром сдуло, и когда с глухим шумом захлопнулась дверь, в замолкшем фойе снова стал явственно слышен стук дождя об оконное стекло. Барильо, маленький, бледный старичок, проработавший в театре больше тридцати лет, приблизившись к Миньону, фамильярно протянул ему открытую табакерку. Эта понюшка — Миньон тоже взял табачку — была единственным роздыхом среди утомительной беготни по лестницам и коридорам. Правда, ему осталось позвать еще мадам Нана, как величал ее дядюшка Барильо; но она своевольничает и на штрафы плюет: захочет пропустить выход — и пропустит.

Вдруг он удивленно замолк и шепнул:

— Бог ты мой, вот она и, представьте, совсем готова… Должно быть, прослышала, что принц здесь.