Собрание сочинений. Том 4

А моя мать стала гнать его с порога, грозить, что придет в школу и устроит скандал. Мне стало стыдно смотреть ему в глаза, но я продолжал дружить с ним. Но дружбы у нас не получилось. Да и вообще, стоило кому-нибудь прийти ко мне из товарищей, так она сразу: «Как фамилия?», «Кто такой?» Это ужасно, ко мне боятся ходить. Сначала я не верил во «всемогущую власть денег», но после поездки на юг убедился в этом. Я был в Грузии, в Тбилиси, Поти, Сухуми. Был в Сочи. И что я там увидел!

Началось все с пустяка. Мне недодали сдачу, всего 50 копеек (я тогда был «деревенщиной», то есть сибиряком). Брал билеты в кино и потребовал сдачи. Кассир ошалело уставился на меня. «Ах, сдачи!» Он протянул два рубля. Я говорю: «Но ведь сдачи — 50 копеек». Он усмехнулся презрительно. Вся очередь смеялась. Я стал умней. Меня просто завораживало, как тут некоторые дают сдачу, не глядя берут деньги и дают (вернее, недодают). Я оставлял им, кроме того, на «чай». Там, на юге, я понял, что вся моя прежняя жизнь была прожита зря, но еще не поздно, мне пятнадцать лет. Как мне было приятно захлебываться шампанским, а потом до потери пульса ломать шейк, модно одеваться (между прочим, у меня были фирменные американские джинсы и фирменная майка). И все мои мысли свелись к деньгам. Меня не интересует перспектива жить простым серым человеком, тонуть в этой массе «я». А деньги делают все, деньги — это друзья, счастье, богатство. Неподкупных людей почти нет. (В этом я убедился. Например, в день рождения классной мамаша дала французские духи, чтоб я их отнес учительнице, а она их взяла с гадливой улыбкой.)

P. S. Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!

НРАВСТВЕННОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Письмо Матвея можно признать хрестоматийным примером того, как расплывчато, невнятно, общо определение — «трудный» подросток. Матвей наверняка не состоит на учете в детской комнате милиции, не нарушает общепринятых правил, словом, не подпадает под схему «трудный», и тем не менее он трудный, да еще какой!

Ведь трудность эта, сложность неимоверная, когда перед юным человеком возникают кажущиеся неразрешимыми сотни вопросов, порождается не только безнравственными поступками, вовсе нет.

Я бы даже осмелился поставить вопрос так: укравший, выпивший, учинивший драку подросток часто как раз еще не самый «трудный», потому что его «проблемность» на виду, лежит на поверхности, она узнаваема и наблюдаема и родителями, и школой, и милицией.

К совершившему, преступившему, нарушившему тотчас прилагаются силы общественного воздействия, закон, мораль, требования семьи и школы. Но вот Матвей… Кто для начала знает о том, что с ним происходит? Кто знает о тех подробностях, которые формируют, а верней-то сказать, ломают его душу? Кто из взрослых, окружающих его, отдает себе отчет в мере собственной перед Матвеем вины?

Если предыдущие письма я по справедливости называл исповедями, то признание Матвея можно назвать только криком. Да, криком! Он тонет, этот «нетрудный трудный» парнишка. Он старается удержаться на поверхности, но те, кто рядом, подталкивают его в глубину. «Я писал и сам не всему верил, мне хочется, чтоб это было не так. Убедите меня в этом!!!» Вот она, истинная трудность… Как старательно сеяли родители, учительница сорняки в душе этого паренька. Как слепы они были, коли не видели, что сеют…

В своей превосходной книге «Рождение гражданина», которую следовало бы признать настольной книгой каждого педагога, каждой матери и каждого отца, Василий Александрович Сухомлинский записал вот какую важную мысль:

«Подросток видит то, чего еще не видит ребенок; он же видит то, что часто уже не видит, вернее, не замечает взрослый, потому что многие вещи становятся для него более чем привычными. Видение мира у подростка — единственное в своем роде, уникальное, неповторимое состояние человека, которое мы, взрослые, часто совсем не понимаем, мимо которого проходим невозмутимо».

Приводя эту важную цитату, я вовсе не хочу объяснять ею крик Матвея, Нет, речь не о том, что он увидел не замечаемое взрослыми. Конфликтность, «взрывоопасность» в разности взглядов — отроческих и взрослых — действительно заключена, и достаточно серьезная. Письмо Матвея, мне кажется, убедительное доказательство того своеобразного бесстыдства, когда взрослые демонстративно не желают считаться со свидетелем своих безнравственных слов и поступков, все чаще полагая подростка ребенком. Помните высказывание пятнадцатилетнего мальчика о взрослых? Тут тот же самый случай. Только гипертрофированный. Лишь возведенный в степень очень и очень серьезную. В сущности, на глазах подростка совершены, если можно так выразиться, «нравственные преступления». При этом «совершившие» заведомо, открыто не брали в расчет свидетеля, полагая его, во-первых, за самого близкого человека, дескать, не выдаст, во-вторых, еще-де маленького, несмышленого.