Собрание сочинений. Том 3

— Я те пошалю, са-алдати-ик! — ответил мордастый парень, подходя к саням. Брови у него были насуплены, казалось, срослись над переносицей, и всем своим видом старался он навести на окружающих страх и ужас.

Резким рывком мордастый выдернул из-под ног Алексея мешок, мигом сдернул с горловины лямку, вывалил в снег тряпье.

— Ого! — орал он. — Братовья! Защитник-то отечества! Барахло меняет!

Бандиты сдержанно засмеялись.

— Постой-ка, — продолжал мордастый, вытаскивая кожаные штаны и пиджак. — Да тут солидное имущество! Как батька Махно буду, а? Поменяем ему? Он нам костюмчик, мы ему — жизнь!

Он заржал, и тени засмеялись тоже.

— Погоди-ка, — сказал Алексей, сходя с саней в снег. — Ну давай. Поменяем.

Это было безрассудством — в сущности, одному драться с четверыми. К тому же у бандитов наверняка есть оружие. Но отдать этот костюм было немыслимо. И не потому, что жалко. Не потому, что кожаная одевка дороже жизни. Просто подумал Пряхин о том, что значат эти штаны и пиджак для него, для троих девочек и бабушки Ивановны. Подумал, как он только что, в деревне, не сумел обменять их на муку, но надеялся сделать это на рынке. Костюм стал символом жизни — тяжелой, трудной жизни и его самого, и этих вот баб, которые выделили лошадь, чтобы доставить Пряхина и Анатолия в город.

"Была не была", — шепнул себе Алексей и, голодный, отчаявшийся, ненавидящий, пнул изо всех сил бандита по ноге, целя в колено, в самую косточку.

Мордастый взвыл, завалился в снег, заорал своим подмастерьям:

— Хватайте его! Да я счас! Я его!

Прихрамывая, подпрыгивая на одной ноге, он приблизился к Пряхину и ударил его в лицо. Алексея уже держали. Он пытался вырваться, но только кости в плечах хрустели.

— Сволочи! — выплевывал Алексей приговор вместе с кровью. — Да вас к стенке поставят! Предатели! Фашисты! Мы на фронте кровь проливали, а вы тут в тылу крохоборничаете!

Толстомордый молотил Пряхина, норовя попасть в глаза, в нос, в зубы. Его жирная, отвратительная харя плясала перед Алексеем и так и этак. Пряхин собрался с силами и пнул бандита в самый поддых. Удар получился слабый, рассчитывать особо не приходилось, бандит спохватился, словно Пряхин надоумил его, и стал пинать Алексея.

— Фашисты! — крикнул Пряхин. — Эсэсовцы!

— Вот тебе за фашиста, — злился мордастый. — Вот за эсэсовца.

Удары становились все нестерпимей, но Пряхин их больше не чувствовал.

И тут раздался крик. Кричала Валя. Алексей увидел, как с кнутом в руке подбежала Валя к мордастому и огрела его сыромятным крепким хлыстом. На лице бандита зажглась красная полоса, он дико заорал, а Валя хвостала и хвостала его. Алексей почувствовал, как ослабла хватка, с которой держали его, две тени рванулись к Вале, уронили ее, принялись дубасить, но мордастый остановил их:

— Братовья! Не больно уродуйте! Мы ее еще погреем на четверых! — Он захохотал, повернулся к Алексею и уже замахнулся, чтобы ударить.

— Эй! — услышал Пряхин голос Анатолия и чуть не заплакал. Молчал бы, молчал, черт побери, слепец! Не видишь, что тут творится, и слава богу не зря толкуют: нет худа без добра. Но безумный Анатолий крикнул снова: Эй, братовья! А меня не забыли?

— Ладно, убогий, сиди! — милостиво разрешил мордастый. — Пока и тебя не шпокнули! Моли бога, что нас не видишь! Свидетелей не будет!

— Так ты думаешь, я слепой, сволочь! — крикнул весело Анатолий. — А я просто хитрый!

Алексей увидел, как гармонист бросает в сторону палочку и достает из кармана пистолет. Это только трус мог подумать, глядя на Анатолия, что слепой в самом деле не слеп и целится в него: пистолет явно направлялся на голоса.

— Ложись, Алеха! — крикнул Анатолий. Пряхин резко упал, точно и вовремя выполнив команду, и лес пронзил оглушающий выстрел. Один, другой, третий, пятый.

— Полундра! — крикнул мужской хриплый голос за спиной у Алексея, кто-то заорал благим матом, затрещали кусты.

Пряхин приподнялся, пробежал, согнувшись, несколько метров, отделявшие его от Анатолия, крикнул ему:

— Это я! Не стреляй!

Спокойно, точно ничего не произошло, Анатолий передал ему пистолет и сказал:

— Жахни на шум.

Руки тряслись, Алексей приказал себе успокоиться, сдержал дыхание, выстрелил в полумрак.

Все стихло. Они прислушались. Пряхин отер лицо снегом, послушал свое тело. В груди, под ребрами, живот, ноги, лицо — все горело.

— Фашисты! — прошептал он, успокаиваясь. — А ты, кажется, одного зацепил, — похвалил Анатолия.

— Едем, скорее! — приказал гармонист. Лицо его было повернуто к лесу. — Слышу шорохи, — сказал он. — Подбираются.

Валя подхватила разбросанное барахло, вскочила на облучок, лошадь, храпящая, напуганная выстрелами, рванула галопом, место стычки осталось позади.

Пряхин вглядывался в темень: вечер стушевал лес в единое черное пятно, только белая дорога светлела.

Когда отъехали уже далеко, сзади появились тени. Щелкнул огонек. Алексею показалось, что кто-то из бандитов закурил. Но тут докатился звук выстрела.

Стреляли бандиты впустую. От злости.

С того дня их словно спаяло. Анатолий шутил: "Сроднились в бою". А что? И сроднились.