Собрание сочинений. Том 3

В нетопленном театре холодно,
А я, от счастья ошалев,
Смотрю «Эрнани» в снежной Вологде,
Учусь растить любовь и гнев.

Ты — мальчик на церковном клиросе,
Сказали про тебя шутя,
И не сумел ты, дескать, вырасти,
Состарившееся дитя!

Пусть так. В волненьях поколения
Ты — символ доброго всегда,
Твой крупный детский почерк гения
Мы разбираем без труда.

1958

* * * [131]

Я верю в предчувствия и приметы —
Науку из первых, ребяческих рук,
Я верю, как подобает поэту,
В ненадобность жертвы, в ненадобность мук.

Я верю, как подобает поэту,
В такое, что видеть не привелось,
В лучи тишины неизвестного света,
Пронизывающие насквозь.

Я верю: при косноязычье природы
Обмолвками молний показаны мне
Зигзаги путей в высоту небосвода
В покойной и праздничной тишине.

И будто всегда меня уносила
В уверенный сказочный этот полет
Молений и молний взаимная сила,
Подвального свода сломав небосвод.

1958

СЛЕЗА [132]

Ты горячей, чем капля пота,
Внезапная моя слеза,
Когда бегущая работа
Осажена на тормоза.

И в размышленьях о бывалом,
И в сожаленьях о былом
Ты в блеске силы в мире малом
И мера слабости — в большом.

Ты можешь во мгновенье ока
С ресниц исчезнуть без следа.
Да, ты скупа, горька, жестока,
И ты — не влага, не вода.

Ты — линза для увеличенья
Невидимых доселе тел.
Ты — не примета огорченья,
А удивления предел.

1958

ИВЫ [133]

Деревья надышались пылью
И поднимают шум чуть свет.
Лететь? На это нужны крылья,
А крыльев у деревьев нет.

Лишь плащ зеленый, запыленный
У каждой ивы на руке,
Пока дорогой раскаленной
Деревья движутся к реке.

И опускаясь на колени,
Речную воду жадно пьют.
И сами жадно ищут тени,
Приют на несколько минут.

Их листья скрючены и ломки,
Они качают головой,
Остановясь на самой кромке,
На линии береговой…

1958

ДО ВОСХОДА

Еще на темном небе тлеют
Зари багровые остатки,
Но все светлеет и белеет
Вокруг брезентовой палатки.

Любое дерево ни слова
Еще со мною не сказало,
Еще ни доброго, ни злого
Природа мне не пожелала.

Но у природы наготове
Под тонкой сеткою тумана
И кровь тетеревиной брови,
Похожей издали на рану,

И гроздь брусники темно-сизой,
Покрытая лиловой тенью,
И смутное дыханье бриза,
Меняющего направленье.

Разжаты пальцы белых лилий,
Которым нет уже запрета
Подобьем чайки белокрылой
Раскрыться и рвануться к свету.

И вместо облачка на синий
Простор, в пустынные высоты,
Как будто выступивший иней,
Лег след ночного самолета.

И мне понятно нетерпенье,
Какое сдерживают птицы,
Чье оглушительное пенье
Готово ливнями пролиться.

1958

ПАУК [134]