Собрание сочинений. Том 2

В часу от Рима, через времена,
растет пейзаж Сильвестра Щедрина.
В Русском музее копию сравните —
три дерева в свирельном колорите.
(Метр — ширина, да, может, жизнь — длина.)
И что-то ощущалось за обрывом —
наверно, озеро, судя по ивам.
Как разрослись страданья Щедрина!
Им оплодотворенная молитвенно,
на полулокте римская сосна
к скале прижалась, как рука с палитрой.
Машину тормозили семена.
И что-то ощущалось за обрывом —
иное озеро или страна.
Сильвестр Щедрин был итальянский русский,
зарыт подружкой тут же под церквушкой.
Метр — ширина, смерть — как и жизнь странна.
Но два его пейзажа — здесь и дома —
стоят, как растопырены ладони,
меж коими вязальщицы событий
мотают наблюдающие нити —
внимательные времена.
Куплю я нож на кнопке сицилийской,
отрежу дерна с черной сердцевиной,
чтоб в Подмосковье пересажена,
росла трава пейзажа Щедрина.
Чтоб, если грустно или все обрыдло,
открылись в Переделкине с обрыва
иное озеро или страна.
Небесные немедленные силы
не прах, а жизнь его переносили —
жила трава в салоне у окна.
Мы вынужденно сели в Ленинграде.
«В Русский музей успею?» — «Бога ради!»
Вбежал — остолбенел у полотна.
Была в пейзаже Щедрина Сильвестра
дыра. И дуло из дыры отверстой.
Похищенные времена!
1977

Русско-американский романс

И в моей стране и в твоей стране
до рассвета спят — не спиной к спине.
И одна луна, золота вдвойне,
И в моей стране и в твоей стране.
И в одной цене, — ни за что, за так,
для тебя — восход, для меня — закат.
И предутренний холодок в окне
не в твоей вине, не в моей вине.
И в твоем вранье и в моем вранье
есть любовь и боль по родной стране.
Идиотов бы поубрать вдвойне —
и в твоей стране и в моей стране.
1977

Книжный бум

Попробуйте купить Ахматову.
Вам букинисты объяснят,
что черный том ее агатовый
куда дороже, чем агат.
И многие не потому ли —
как к отпущению грехов —
стоят в почетном карауле
за томиком ее стихов?
«Прибавьте тиражи журналам», —
мы молимся книгобогам,
прибавьте тиражи желаньям
и журавлям!
Все реже в небесах бензинных
услышишь журавлиный зов.
Все монолитней в магазинах
сплошной Василий Журавлев.
Страна поэтами богата,
но должен инженер копить
в размере месячной зарплаты,
чтобы Ахматову купить.
Страна желает первородства.
И, может, в этом добрый знак —
Ахматова не продается,
не продается Пастернак.
1977

Рукопись

Вере Северянин-Коренди