Собрание сочинений. Том 2

Сидят три девы — стеклодувши
с шестами, полыми внутри.
Их выдуваемые души горят,
как бычьи пузыри.
Душа имеет форму шара,
имеет форму самовара.
Душа — абстракт. Но в смысле формы
она дает любую фору!
Марине бы опохмелиться,
но на губах ее горит
душа пунцовая, как птица,
которая не улетит!
Нинель ушла от моториста.
Душа высвобождает грудь,
вся в предвкушенье материнства,
чтоб накормить или вздохнуть.
Уста Фаины из всех алгебр
с трудом три буквы назовут,
но с уст ее абстрактный ангел
отряхивает изумруд!
Дай дуну в дудку, постараюсь.
Дай гостю душу показать.
Моя душа не состоялась,
из формы вырвалась опять.
В век Скайлэба и Байконура
смешна кустарность ремесла.
О чем, Марина, ты вздохнула?
И красный ландыш родился.
Уходят люди и эпохи,
но на прилавках хрусталя
стоят их крохотные вздохи
по три рубля, по два рубля...
О чем, Марина, ты вздохнула?
Не знаю. Тело упорхнуло.
Душа, плененная в стекле,
стенает на моем столе.
1974

Долг

История — прямо
долговая яма.
Мне должен Наполеон
Арбат, который был спасен.
— Представим, что татарского ига нет,
тогда все сдвинется на 300 лет.
Чингисхан
мне должен 300 лет назад не построенный БАМ.
Хау ду ю ду? —
если бы мы взяли Зимний в 1617 году?
В Европе бы грызлись Алые и Белые розы,
а мы бы уже укрупняли колхозы.
Если б не Иго,
Иван Грозный бы вылезал из МиГа.
А Шекспир
ехал бы к нам бороться за мир.
До границы его бы карета везла,
а от Ленинграда экспресс «Красная стрела».
Одно лицо
должно мне Садовое кольцо.
Продолжим.
Я должен
недочитанному поэту по имени Спир. Дрожжин.
Я должен
мальчику 2000 года
за газ и за воду
и погибшую северную рыбу.
(Он говорит: «Спасибо!»)
Поднесут ли лютики
к столетию научно-технической революции?
1976

* * *

Под ночной переделкинский поезд
между зеркалом и окном
увлекательнейшую повесть
пишет женщина легким пером.
Что ей поезда временный посвист
и комарная сволота?
Лампа золотом падает в повесть
и такие же волоса.
Я желаю ей, чтобы повесть
удалась,
чтоб была в ней гармония, то есть
что не складывается подчас.
1975

* * *

Как сжимается сердце дрожью
за конечный порядок земной.
Вдоль дороги стояли рощи
и дрожали, как бег трусцой.
Все — конечно, и ты — конечна.
Им твоя красота пустяк.
Ты останешься в слове, конечно.
Жаль, что не на моих устах.
1976

* * *

Для души, северянки покорной,
и не надобно лучшей из пищ.
Брось ей в небо, как рыбам подкормку,
монастырскую горсточку птиц!
1975

* * *

Бобры должны мочить хвосты,
Они темны и потаенны,
обмакнутые в водоемы,
как потаенные цветы.
Но распускаются с опаской
два зуба алою печалью,
как лента с шапки партизанской
иль кактусы порасцветали.
1970

Вторые рощи