Собрание сочинений. Том 2

Песня за сценой

Как у лодки восьмивесельной
волевая рулевая.
У нее, двадцативесенной,
дисциплинка пулевая!
Как у гоночной регаты —
три зачетные воды,
так у жизни нелегальной
три лукавые беды.
Это первая вода —
все осталось без следа.
А вторая вода —
непроглядна темнота.
Ну, а третья вода —
она красная всегда.

Картина 3-я

(Те же и не те же)
ХОРОМ:
Круговой порукою общая подруга —
девочка по кругу, девочка по кругу!
«Ну и жмурки! Это Эдик или Витя?
Ты, Валюта — Валентиночек в миру?!
Вы сестру свою покрепче обнимите,
я ко всем сейчас от нежности умру!
Не при свечках, а при плачущих лучинах
из смолящихся нащепленных икон...
Я вас всех собою обручила,
всех сплела возлюбленным венком!
От рождения глаза мои сухие,
ни опасность, ни разгул не помогли.
Помогите, помогите, дорогие,
разрыдаться мне от боли и любви!
Валентиночек, ты что, уже кемарить?
Все как плачу, да не выплачусь до дна...»
«Мне все видится, Настасья, Богоматерь —
доску взял, а из глазниц Ея — вода...»
«Ставь к стене ее, паскуду ненавистную.
Я соперницу навылет прострелю!»
Выстрел.
Что за женщина убита на полу?
Что за бабу в морге эксперты обследуют?
Кто убийцей припечатался к зрачкам?
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Овчарки ведут по слезам.
P. S.
Обижаться, читатель, не следует
на оборванный мой зачин.
Ведь и жизнь — «продолжение следует» —
только нам не узнать — зачем?

III Действие

Явление 1

Я ограбил собратьев и Лавру.
Я преступно владею Тобой.
На такси, как красивую лярву,
я отвез Тебя в дом под Москвой.
Опущу занавесок тенета,
не включаю огня впопыхах.
Как стремительно лик Твой темнеет
в моих наглых руках!
Знаю — краски темнеют от времени.
И процесс их необратим.
Ты от нас удаляешься в темень.
Скоро мы Тебя не разглядим.
Понимаю я, тем не менее,
ни при чем живописца письмо —
если лик Твой темнеет от времени,
то преступно время само.
На музейных стенах и семейных
окисляешься взглядом толпы...
Может, это не лик Твой темнеет,
а становятся люди слепы?
До того как я стал аферистом,
был мой взор и дух просветлен.
И рублевские Три Арфиста —
как три арфы! — струились в нем...
Честолюбец, в слепом паскудстве,
с вечных плеч срываю парчу.
Я за каждую эту секунду
10 лет получу.
За коляской следя милицейскою,
я стою на крыльце.
И семь слез — как Большая Медведица
на Твоем непроглядном лице.

Режиссерские ремарки о жанре поэмы