Собрание сочинений (Том 2)

Книжку эту я купил по собственному выбору, конечно, не для себя, а именно для своей Машки, которая, как я понял, тянется к птицам, и, значит, ее стоит приобщать к естественному миру. Когда-то в детском саду она увлекалась рыбами и птицами - в общем, всякой живностью. Но потом пошла в школу и все забыла. Бассейном увлекается - правильно! Выдумщица и фантазерка! По арифметике - пять, а остальное... Даже по русскому языку и литературе - четыре, четыре с минусом, три. И вот только сейчас в стихах своих наивных вспомнила про птиц...

И все же, признаюсь, я купил эту книжку немного и для себя. Всю жизнь люблю живое, но никогда не было времени, чтоб заняться этим живым рыбами, птицами, не говоря уже о собаке...

А ведь Машка должна любить не только арифметику и плавание. Раз уж стихи пишет...

Значит, живая душа!

Там же, на улице Горького, при выходе из книжного магазина услышал я транзистор:

Ничто в полюшке

Не колышется,

Только грустный напев

Где-то слышится...

Сначала меня поразил транзистор. Не ультрамодерная музыка, а старая русская песня лилась из него. И какая! Сколько она мне напомнила!..

Потом уже подумал о владельце транзистора. Парень как парень. Лет четырнадцать-пятнадцать. Идет себе по улице Горького - мимо Юрия Долгорукого, гастронома, булочной, кафе-мороженого, парфюмерии - и слушает:

Пастушок-то напевал

Песню дивную,

В этой песне вспоминал

Свою любимую...

Я, конечно, пошел за этой песней и за парнем с транзистором - пошел в обратную, не нужную мне сторону. Пошел, забыв все на свете: и Машку, и купленную для нее, а точнее, для ее воспитания книжку "В мире птиц".

Шел и слушал.

Но вдруг парень свернул в магазин "Диета" и выключил свой приемник.

Я ждал его. Ждал, кажется, долго, а он все не выходил обратно...

А когда вышел, направился деловитой походкой опять в сторону Моссовета, но так и не включил свой приемник...

И я растерялся, почему-то пожалел его, о котором только что так хорошо думал, и опять вспомнил, как все это было в сорок первом под Москвой, почти рядом с моим нынешним домом и там, где я скрываюсь сейчас в подмосковном лесу, там, где мне теперь так хорошо.

Тут я должен оговориться. Попал я на улицу Горького не совсем случайно. А может, наоборот, случайно, поскольку живу далеко от этой улицы - на бывшей московской окраине, а сейчас часто и еще дальше - в подмосковных лесах, скрываюсь от хлопот и суеты городской. Там лучше дышится и, кажется, что-то пишется...

Я был в Моссовете, что находится на улице Горького, и был по несколько необычному поводу. Потому и забрел на обратном пути в книжный магазин. Потому и услышал потом на улице эту, особенно дорогую мне песню, и открыл для себя человека, который, видно, любит настоящее...

А когда огорчивший меня парень исчез, я не выдержал, зашел в первый попавшийся на пути магазин - булочно-кондитерскую - и тайком, дабы никто не заметил, пощупал только что полученную медаль и перечитал строчки удостоверения к ней:

No 000722.

За участие в героической обороне Москвы тов. ...... Указом

Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1944 года награждается

медалью "За оборону Москвы".

От имени Президиума Верховного Совета СССР медаль "За оборону

Москвы" вручена 31 января 1967 года.

И право, ничего особенного. Кроме того, что больше двадцати пяти лет прошло с тех пор - с сорок первого...

...Машка наша - существо обыкновенное и совершенно необыкновенное.

Так говорят все родители о своих детях, и это верно, но потом, когда родители умирают, из детей вырастают очень разные люди. Разные, как птицы. Как времена года, разные.

Мы понимаем это и заранее стараемся воспитать в Машке настоящего человека.

Но воспитанию она трудно поддается.

Вот и сейчас:

- Маш, я тебе книгу принес. Смотри - "В мире птиц".

- А медаль получил?

- Ты хоть бы спасибо сказала!

- Спасибо! А медаль?

Я показал ей красную коробочку.

Она осторожно достала из коробочки медаль, покрутила ее и так и сяк, сказала:

- Я такую видела! У мамы! Тебе хорошо!

- Скажи хоть "поздравляю"!

- Ну конечно, поздравляю! - произнесла Машка. И чмокнула меня в нос: - Поздравляю, папочка! А это очень-очень давно было?

- Что?

- Под Москвой.

- Как тебе сказать? - говорю я. - Для тебя, пожалуй, давно! А для нас с мамой...

Потом приходит Витя и тоже поздравляет. За ним - все наши.

А я почему-то мучительно вспоминаю парня с транзистором на улице Горького, сегодняшнего, нынешнего, и рядом с ним тех, других парней под Старой Рузой в сорок первом, с которыми нас свела беда. Они - Валька Колоконцев и Марат Елькин - были чуть старше этого. Не было тогда транзисторов, а был немец под Москвой, и они, восемнадцатилетние, пели дуэтом эту песню в лесу на берегу Москвы-реки, перед боем, накануне гибели своей. Эту - "Ничто в полюшке не колышется...". Но как же кончается эта песня? Как она кончалась тогда? А ведь Валька и Марат допели ее до конца.

Я помню все. Как не стало Вальки и Марата, как немцы, может быть, потому, что их не стало, не прошли через Москву-реку.