Собрание сочинений. Том 2

— Вот и надо это все разъяснить, — сказал Мартынов. — Придется мне еще раз писать в газету.

— А как? В какой форме? — спросил Митин. — Ты же не секретарь обкома, чтоб поправлять ошибки в других районах.

— Ту первую статью я написал по предложению Алексея Петровича. Не подумайте, что хотел прославиться как инициатор некоего «мартыновского движения». Он мне два раза звонил. Нужно было, чтобы я рассказал для всей области, как мы провели партийный актив. Ну а теперь опять надо писать. Раз моя фамилия становится нарицательной: «По методу Мартынова наломали дров». Какой же это мой метод?.. Жаль, когда был у товарища Крылова, не знал еще про эти письма, я бы поговорил с ним. Приедем — позвоню ему по телефону.

За косыми потоками дождя перед машиной в неярком свете фар забелели хаты.

— Ровно половину проехали. Ногаевка, — сказал шофер. — «Шесть сестер», — кивнул он на огромное дерево — липу, распростершую могучую ветвистую крону над окраинными строениями придорожного села. Казалось, что это одно дерево с густым сплетением веток — летом под его листвою в тени укрылась бы целая рота солдат, — но это были шесть лип, выросших ствол к стволу, в родственных объятиях. Так и прозвали их проезжавшие через село путники, всякий раз любовавшиеся этим чудом природы: «Шесть сестер».

— Может, заночуем здесь?..

— А к утру, думаешь, улучшится дорога? — отозвался Опёнкин. — Дождь, видно, на всю ночь зарядил. Нет уж, лучше ехать.

Мартынов зажег свет в машине, вынул из кармана пальто исписанный листок бумаги, развернул:

— Вот взял в редакции одно письмо, анонимное. Подписано: «Группа коммунистов». Вероятно, кто-то из тех писал, кого наметили послать в колхоз. Пишет: «И если товарищ не может ехать на постоянную работу в колхоз по какой-либо причине, по слабости здоровья или потому, что не чувствует призвания работать в сельском хозяйстве, то его сразу причисляют к лику «коробкиных» и отбирают у него партбилет. Так можно без партии остаться, всех переисключаем… И опять же получается, что мы навязываем колхозникам в председатели людей со стороны, нарушаем колхозную демократию. Я думаю («я» — это группа-то пишет!), что наши руководители поторопились с подражанием Троицкому райкому. Этого Мартынова и редактора, который напечатал его статейку, по головке не погладят».

— Не чувствует призвания в колхозе работать. Ишь ты! — усмехнулся Опёнкин. — А в партию вступал по призванию? Небось, когда подавал в партию, писал в заявлении: «Буду выполнять любые задания, готов отдать жизнь за идеи коммунизма!» Портфельщик какой-то пишет, не обращай внимания, Илларионыч.

— Вообще-то, Петр Илларионыч, в вашей статье — я уж после, когда прочитал ее в газете, думал об этом — есть скользкие места, к которым можно придраться, — заговорил Долгушин с сердитым выражением на лице. — Вот вы там бросили, помнится, такую фразу: «Те бреши, что образуются в районном аппарате, куда легче заполнить, чем подобрать хороших председателей колхозов». Но ведь из аппаратов взяли не технических секретарей, а ответственных работников. Значит, вы их цените ниже председателей колхозов? В колхоз — самого крепкого человека, а на пост председателя райисполкома можно кого-нибудь и послабее? Недооценка руководящей роли районных организаций! Нигилизмом попахивает! Или вы считаете, что колхозы с хорошими председателями просуществуют и без районного руководства?

Сердито-грубоватое выражение лицу Долгушина, будто он не разговаривал спокойно, а всегда спорил или огрызался, придавал глубокий шрам на щеке, искрививший его рот. Странно контрастировали с этой застывшей на губах презрительно-злой гримасой глаза его, черные, цыганские, внимательно всматривающиеся в собеседника, чуть подернутые грустинкой, умные, добрые глаза.

— Та-ак… Еще где там, по-вашему, в статье нигилизм? — нахмурившись, покосился Мартынов на Долгушина.

— Потушите свет, Петр Илларионыч, — попросил шофер. — Совсем не вижу дороги, когда в машине свет горит.

Мартынов щелкнул выключателем.

— Я не сказал, что это, по-моему, нигилизм, — продолжал Долгушин. — Вот еще уязвимое место… Речь в вашей статье шла только о председателях колхозов. Не об укреплении колхозных парторганизаций, не о бригадирах, заведующих фермами, специалистах, а только о председателях. Значит, председатель — единственно важная фигура в колхозе? Культ председателя!

— Ого!