Собрание сочинений, том 18

К тому времени (революция 1848 г.) городской пролетариат Германии, по крайней мере его огромное большинство, находился еще вне влияния пропаганды Маркса и вне организации его коммунистической партии. Распространена она была главным образом в промышленных городах прирейнской Пруссии, особенно в Кёльне; ветви ее — в Берлине, в Бреславле и «под конец» в Вене, но весьма слабые. Разумеется, в германском пролетариате — инстинктивные социалистические стремления, но никак не сознательные требования социального переворота в 1848—1849 гг., хотя Коммунистический манифест вышел уже в марте 1848 года. Он пронесся над немецким народом почти без следа. Городской революционный пролетариат — еще под прямым влиянием партии политических радикалов или в крайнем случае — демократии (стр. 230). Тогда в Германии был еще элемент, которого ныне там уже нет, — крестьянство революционное или, по крайней мере, способное сделаться революционным... оно тогда было готово на все, даже на «поголовный бунт». „В 1848, как и в 1830 г., немецкие либералы и радикалы ничего так не боялись, как подобного «бунта»; не любят его также и социалисты школы Маркса. Всем известно, что Фердинанд Лассаль, который, по собственному сознанию, был прямым учеником этого верховного предводителя коммунистической партии в Германии, — что не помешало, однако, учителю, по смерти Лассаля, высказать ревнивое и «завистливое» (neidische, missgunstige) неудовольствие против блестящего ученика, оставившего далеко за собой в практическом отношении учителя, —всем известно... что Лассаль несколько раз высказывал мысль, что поражение крестьянского восстания в XVI веке и последовавшее за ним усиление и процветание бюрократического «государства» в Германии были истинным торжеством для революции. Для коммунистов или социальных демократов Германии крестьянство, всякое крестьянство, есть реакция, а «государство», всякое «государство», даже бисмарковское, — революция. Пусть не подумают, что мы клевещем на них. В доказательство того, что они действительно так думают, указываем на их речи, брошюры, журнальные статьи и, наконец — все это в свое время будет «представлено» (zugestellt) русской публике. Впрочем, марксисты и думать иначе не могут; «государственники» во что бы то ни стало, они должны проклинать всякую народную революцию, особенно же крестьянскую, по природе крестьянскую [У Бакунина: «анархическую». Ред.] и идущую прямо к уничтожению «государства». Как всепоглощающие пангерманисты, они должны отвергать крестьянскую революцию уже по тому одному, что эта революция специально славянская” (стр. 230—232).

„Не только в 1848 г., но и в настоящее время немецкие работники слепо повинуются своим предводителям, тогда как предводители, организаторы социал-демократической немецкой партии ведут их не к свободе и не к интернациональному братству, а прямо под ярмо пангерманского «государства»“ (стр. 254).

Бакунин рассказывает, как Фридрих-Вильгельм IV боялся Николая (ответ польской депутации в марте 1848 г. и Ольмюц, ноябрь 1850 г.) (стр. 254—257).

В 1849—1858 гг. Германский союз даже „не принимался в соображение другими державами“. „Пруссия, более чем когда-нибудь, стала рабой России… Преданность интересам петербургского двора простиралась до того, что прусский военный министр и прусский посланник при английском дворе, друг короля, были сменены оба за выражение симпатии к западным державам“. Николай взбешен был неблагодарностью Шварценберга и Австрии. „Австрия, по своим интересам на Востоке — естественный враг России, открыто приняла сторону Англии и Франции против нее. Пруссия, к великому негодованию целой Германии, оставалась «верна до конца»“ (стр. 259). „Мантёйфель стал первым министром в ноябре 1850 г. для того, чтобы подписать все условия Ольмюцской конференции, крайне унизительные для Пруссии, и окончательно подчинить ее и всю Германию австрийской гегемонии. Такова была воля Николая… Таковы также и стремления большей части прусского юнкерства или дворянства, не хотевшего и слышать о слиянии Пруссии с Германией и преданного австрийскому“ (?) „и всероссийскому императорам даже больше, чем собственному королю“ (стр. 261).

„В это время (около 1866 г.) образовалась так называемая Народная партия. Центр — в Штутгарте. Группа, желавшая союза с республиканской Швейцарией, была главной основательницей Ligue de la Paix et de la Liberte“ (стр. 271).

Лассаль „образовал преимущественно политическую партию немецких рабочих, организовал ее иерархически, подчинил строгой дисциплине и своей диктатуре, словом — сделал то, что г-н Маркс в последующие три года хотел сделать в Интернационале. Попытка Маркса вышла неудачно, а попытка Лассаля имела полный успех“ (стр. 275).