Собрание сочинений, том 17

Укрепления Парижа уже доказали свою ценность. Лишь благодаря им немцы не могут овладеть городом в течение больше чем недели. В 1814 г. продолжавшийся полдня бой у высот Монмартра принудил город к капитуляции. В 1815 г. ряд земляных укреплений, сооруженных в начале кампании, вызвал некоторую задержку; но сопротивление их было бы очень непродолжительным, если бы у союзников не было полной уверенности в том, что город будет сдан им и без боя[65]. В теперешней войне немцы ожидали от дипломатии лишь одного, чтобы она не вмешивалась в их военные действия. И эти военные действия, быстрые, энергичные и решительные до середины сентября, стали медлительными, неуверенными, taton-nante [робкими; ведущимися на ощупь. Ред.] с того дня, когда германские колонны вступили в сферу действия огромного укрепленного лагеря — Парижа. И это вполне естественно. Одно только обложение такого громадного города требует времени и осторожности, если даже вы приближаетесь к нему с армией в 200000 или 250000 человек. Даже таких сил едва ли будет достаточно для настоящего обложения его со всех сторон, хотя бы, как в данном случае, город и не имел армии, пригодной для крупных сражений и действий в открытом поле. Что в Париже нет такой армии наиболее убедительно доказали плачевные результаты вылазки генерала Дюкро около Мёдона[66]. Здесь линейные войска вели себя определенно хуже мобильной гвардии, они действительно «удирали» во главе с знаменитыми зуавами. Это легко объяснить. Старые солдаты, главным образом солдаты корпусов Мак-Магона, де Файи и Феликса Дуэ, сражавшиеся при Вёрте, были совершенно деморализованы в результате двух катастрофических отступлений и шести недель постоянных неудач; вполне естественно, что такие условия влияют особенно сильно на наемников, ибо зуавы, состоящие главным образом из заместителей призывников, не заслуживают другого названия. И при помощи таких людей надеялись придать стойкость необученным новобранцам, которыми были пополнены поредевшие линейные батальоны. После этого события можно ожидать мелких вылазок, которые кое-где могут быть успешными, но сражения в открытом поле уже вряд ли будут иметь место.

Далее, немцы утверждают, что их орудия господствуют над Парижем с высот, расположенных близ Со; однако к этому заявлению нельзя относиться с доверием. Ближайшие высоты, на которых они могли установить какие-либо батареи выше Фонтене-о-Роз, находятся на расстоянии приблизительно 1500 метров от форта Ванв и, следовательно, удалены от центра города на целых 8000 метров или 8700 ярдов. У немцев нет более мощной полевой артиллерии, чем так называемые нарезные шестифунтовые орудия (вес снаряда — около 15 фунтов), но даже если бы у них имелись нарезные двенадцатифунтовые орудия со снарядами в 32 фунта, то наибольшая дальность стрельбы этих орудий не превышала бы 4500—5000 метров при тех углах возвышения, на которые рассчитаны их лафеты. Следовательно, такое хвастовство не должно пугать парижан. Парижу нечего бояться бомбардировки до тех пор, пока не будут захвачены хотя бы два, если не более, форта, но и тогда снаряды так сильно рассеивались бы на огромном пространстве города, что ущерб оказался бы сравнительно незначительным, а моральное воздействие — почти равным нулю. Посмотрите, какая огромная масса артиллерии использовалась против Страсбурга; а насколько больше артиллерии потребуется, чтобы принудить к сдаче Париж, если даже мы примем во внимание, что правильная атака при помощи параллелей будет, разумеется, ограничена небольшим участком крепостных укреплений! А до тех пор, пока немцы не смогут сосредоточить под стенами Парижа всю эту артиллерию с боевыми и всеми прочими припасами, Париж находится в безопасности. Только с того момента, когда будут готовы все средства для осады, появится действительная опасность.