Собрание сочинений. Том 1

Первое — это право каждого обнародовать своё мнение беспрепятственно и без предварительного разрешения государства — свобода печати. Правильно в общем утверждение, что нигде не существует более широкой свободы печати, чем в Англии; и всё же эта свобода здесь ещё очень ограничена. Закон о пасквилях, закон о государственной измене и закон о богохульстве лежат тяжким бременем на печати, и если преследования печати редки, то тут дело не в законе, а в страхе правительства перед неизбежной непопулярностью, которая была бы следствием принятия мер против печати. Английские газеты всех партий совершают ежедневно проступки в печати как против правительства, так и против отдельных лиц, но на всё это смотрят сквозь пальцы и ждут, пока представится возможность начать политический процесс, а тогда привлекают к ответственности заодно и печать. Так было дело с чартистами в 1842 г., так было недавно с ирландскими рипилерами^[203]. Английская свобода печати живёт уже сто лет милостью власти, точно так же, как прусская свобода печати — с 1842 года.

Второе «прирождённое право» (birthright) англичанина есть право народных собраний, право, которым доныне не пользуется ни один народ в Европе. Это право, хотя и стародавнее, было впоследствии выражено в одном статуте, как «право народа собираться для того, чтобы обсуждать свои тяготы и вносить в законодательный орган петиции об их облегчении». Здесь уже заключается некоторое ограничение. Если в результате митинга не будет принята петиция, то он тем самым приобретает, если не прямо незаконный, то, во всяком случае, очень сомнительный характер. На процессе О'Коннела прокурор особенно подчёркивал, что митинги, которые были квалифицированы как незаконные, созывались не для обсуждения петиций. Но главное ограничение — полицейского характера: центральные и местные власти могут заранее воспретить или прервать и распустить любой митинг, и так они поступали не только в Клонтарфе^{192}, но довольно часто и в самой Англии с чартистскими и социалистическими митингами. Но это не считается посягательством на прирождённые права англичан, ибо чартисты и социалисты — бедняки, а стало быть бесправны; об этом никто и не беспокоится, кроме «Northern Star»^[204] и «New Moral World»^[205], а потому на континенте об этом ничего не знают.

Далее — право союзов. Разрешены все союзы, преследующие законные цели законными средствами; но они имеют право каждый раз образовать только одно большое общество, которое не должно иметь местных отделений. Образование обществ, которые делятся на местные отделения с особой организацией, разрешается только для благотворительных и вообще денежных целей и может быть здесь предпринято только с разрешения назначенного на то чиновника. Социалисты добились такого разрешения для своей ассоциации, выставив подобного рода цель; чартистам было в этом отказано, хотя они в своём уставе дословно списали устав социалистического общества. Они вынуждены теперь обходить закон и поставлены этим в такое положение, что достаточно одной-единственной описки одного какого-нибудь члена Чартистской ассоциации, чтобы запутать всё общество в силки закона. Но и независимо от этого право союзов в полном своём объёме есть привилегия богатых; для ассоциации необходимы прежде всего деньги, и богатой Лиге против хлебных законов легче тратить сотни тысяч, чем бедному чартистскому обществу или Союзу британских горнорабочих покрывать одни только расходы ассоциации.

Притом ассоциация» не располагающая средствами» будет иметь мало значения и не сможет вести агитацию.

Право Habeas Corpus, т. е. право каждого обвиняемого (исключая случай государственной измены) до начала процесса быть оставленным на свободе под залог, это столь хвалёное право есть опять-таки привилегия богатых. Бедный не может представить поручительства и должен поэтому отправляться в тюрьму.