Собрание сочинений. Т. 9.

Полина втайне надеялась, что он не сможет писать. Она покраснела и из малодушия отложила письмо на завтра.

— Просто так! Мне хотелось знать.

С этого дня девушка лишилась покоя. В своей комнате после долгих рыданий ей удавалось одержать победу над собой. Она давала себе слово, что утром, как только проснется, продиктует письмо дяде. Но едва начиналась обычная повседневная жизнь и она оказывалась рядом с любимым, силы изменяли ей. Когда она нарезала хлеб Лазару или отдавала служанке почистить его башмаки, сердце ее надрывалось. Ведь среди этих мелких, незначительных, будничных дел, среди этого привычного обихода можно чувствовать себя такой счастливой. Зачем же звать постороннюю? Зачем нарушать мирную жизнь, которая длится уже столько лет? При мысли, что не она, а другая будет когда-нибудь так же нарезать хлеб для Лазара, следить за его одеждой, Полину охватывало отчаяние, она чувствовала, что рушится ее будущее, ее счастье. Полина продолжала хозяйничать и заботиться обо всех, хотя жизнь ее была отравлена.

— Что же случилось? — говорила Полина иной раз вслух. — Мы любим друг друга, и мы так несчастны… Наша привязанность порождает одни лишь страдания.

Она непрерывно размышляла над этим, стараясь понять, в чем дело. Может, это происходит из-за несходства характеров? Она искренне хотела подчиниться, начисто отречься от своего «я», но это никак не удавалось ей, ибо все-таки разум одерживал верх и она пыталась навязать другим то, что считала разумным. Часто терпение ее иссякало, и между ними вспыхивали ссоры. Полина пыталась смеяться, шутить, потопить свои невзгоды в веселье, но это у нее не получалось, и она тоже выходила из себя.

— Нечего сказать, хороши! — с утра до ночи твердила Вероника. — Осталось вас теперь трое, а кончится тем, что вы глотки друг другу перегрызете… У госпожи тоже выдавались препаскудные денечки, но при ней не доходило до того, чтобы швырять друг в друга тарелками.

Даже на Шанто отражалось это постепенное, ничем необъяснимое охлаждение. Когда у него бывали приступы, он скулил сильнее прежнего, как говорила служанка. Потом больной начинал капризничать и грубить, у него появилась потребность непрерывно мучить окружающих. Дом превратился в ад.

И вот Полина в борьбе с последними вспышками ревности стала спрашивать, вправе ли она навязывать Лазару такую жизнь ради своего личного счастья. Конечно, она прежде всего хочет, чтобы он был счастлив, даже ценою ее слез. Зачем же держать его в тюрьме, принуждать к одиночеству, от которого он, видимо, страдает? Несомненно, он еще любит ее, он вернется к ней, когда сравнит и убедится, что она лучше, чем та, другая. Во всяком случае, Полина должна позволить ему выбирать; это справедливо, а идея справедливости оставалась для нее превыше всего.

Раз в три месяца Полина отправлялась в Кан за рентой. Она уезжала утром и возвращалась вечером, сделав целый ряд мелких покупок по списку, который составляла сама в течение всего этого времени. В июне она уехала, как обычно, на один день, но ее тщетно ждали к обеду до девяти вечера. Сильно встревоженный Шанто послал Лазара на шоссе, боясь, что произошло какое-нибудь несчастье; а Вероника невозмутимым тоном заявила, что они зря беспокоятся, верно, барышня задержалась и решила переночевать в Кане, чтобы сделать закупки. Все плохо спали в эту ночь, а на другой день с самого утра опять начались волнения. Около полудня Лазар, видя, что отец не находит себе места, решил ехать в Арроманш, как вдруг служанка, караулившая на дороге, вбежала с криком:

— Барышня едет!

Пришлось выкатить кресло Шанто на террасу. Отец и сын ждали, а Вероника тем временем сообщала подробности:

— Это карета Маливуара… Я издали узнала барышню по ее траурным лентам. Только мне показалось, будто еще кто-то рядом сидит. Ну и тащится эта кляча!

Наконец экипаж остановился перед дверью. Лазарь поспешил навстречу Полине, которая легко спрыгнула на землю, и уже открыл было рот, чтобы задать ей какой-то вопрос, но застыл на месте пораженный: следом за ней из кареты вышла другая девушка в лиловом шелковом платье в полоску. Обе шутили и смеялись, как старые добрые друзья. Лазар был так изумлен, что вернулся к отцу и сказал:

— Она привезла Луизу.

— Луизу! Что ж, это недурная идея, — воскликнул Шанто.

И когда они стали перед ним рядом, одна в глубоком трауре, а другая в ярком летнем туалете, он продолжал, придя в восторг от этого ниспосланного ему богом развлечения:

— Значит, вы помирились… Ведь я никогда не понимал… Ну не глупо ли? И как ты была не права, гадкая Луизетта, разве можно сердиться на нас, когда мы пережили такое горе!.. Все забыто, не так ли?

Молодые девушки стояли молча, в замешательстве. Обе покраснели и избегали смотреть друг на друга. Чтобы скрыть смущение, Луиза поцеловала Шанто. Но он требовал подробностей.

— Где вы встретились?

Луиза обернулась к Полине, глаза ее были влажны от умиления.