Собрание сочинений. Т. 9.

Полина, которая с детскою непосредственностью кинулась к нему на шею, была очень изумлена происшедшей в нем перемене. Ее даже огорчало, что он перестал говорить о музыке, хоть немного, для развлечения. В самом деле, разве можно разлюбить то, что ты так любил? Когда она спросила его о симфонии, он отшутился, заявив, что с этими глупостями покончено, а ей стало очень грустно. Вскоре она заметила, что стесняет его и он смеется каким-то гадким смешком, а в его глазах и движениях ощущалось что-то новое: десять месяцев жизни, о которой нельзя рассказать маленькой девочке. Он сам разобрал чемодан, чтобы спрятать в шкаф свои книги, романы и толстые научные фолианты с гравюрами и множеством иллюстраций. Он уже не вертел больше Полину как волчок, так, что юбки взлетали на голову, и нередко смущался, когда она пыталась войти и, как в былые времена, расположиться в его комнате. А ведь она только чуть-чуть подросла и доверчиво смотрела на него своими чистыми, детскими глазами. Однако через неделю между ними снова завязалась мальчишеская дружба. Крепкий морской бриз смыл запахи Латинского квартала, и Лазар опять стал ребенком с этой здоровой, веселой и шумливой девчонкой. Все возобновилось, все пошло по-старому: игры вокруг большого стола, беготня наперегонки с Матье и Минуш по огороду, прогулки в «Бухту сокровищ» и невинные купанья под яркими лучами солнца, когда их рубашки развевались как флаги и весело хлопали на ветру. В этом году Луиза, гостившая в Бонвиле в мае, уехала на каникулы к другим знакомым, неподалеку от Руана. Прошли два чудесных месяца, ни одна размолвка не омрачила их дружбы. В октябре, в день, когда Лазар начал укладывать чемодан, Полина увидела, что он набивает его книгами, которые так и пролежали в шкафу, — он не удосужился открыть хотя бы одну из них.

— Значит, ты их увозишь? — огорченно спросила она.

— Разумеется, — ответил он. — Это для моих занятий… Ах! черт побери, как я буду работать! Я должен все изучить досконально.

Мертвая тишина снова воцарилась в маленьком доме, возобновился привычный распорядок, потекли однообразные дни под неумолчный гул моря. Но в этом году в жизни Полины произошло важное событие. В июне она впервые причастилась, ей исполнилось двенадцать с половиной лет. Постепенно она начала верить в бога, верить серьезно и глубоко. Ее не удовлетворяли премудрости катехизиса, которые она всегда заучивала, не понимая.

В юной рассудительной головке Полины возник образ могущественного и мудрого властелина, руководящего вселенной и надзирающего за соблюдением справедливости на земле. Такого наивного представления было совершенно достаточно, чтобы подружиться с аббатом Ортером. Крестьянский сын, тугодум, усвоивший только азы священного писания, он довольствовался внешним исполнением обрядов, послушанием, показным благочестием. Он заботился лишь о собственном спасении; что до его прихожан, то тем хуже для них, если они загубили свои души! Уже пятнадцать лет священник тщетно пытался стращать их адскими муками, теперь он лишь требовал от своей паствы соблюдения внешних приличий и посещения церкви в дни больших праздников. Весь Бонвиль собирался там по привычке, хотя обитатели деревни и погрязли в грехах. Равнодушие к спасению своей паствы сделало священника терпимым. Каждую субботу он играл в шашки с Шанто, хотя мэр, ссылаясь на свою подагру, никогда не переступал порога церкви. Зато г-жа Шанто соблюдала все обряды, регулярно посещала мессы и водила туда Полину. Наивное простодушие кюре мало-помалу пленило девочку. В Париже в ее присутствии презрительно отзывались о священниках, об этих лицемерах, скрывающих под черными сутанами всяческие пороки. Но этот кюре из приморского поселка, с загорелым от солнца затылком, с повадками и речью бедного фермера, обутый в грубые башмаки, казался ей действительно славным малым. Одна черта особенно нравилась ей: аббат Ортер очень любил курить толстую пеньковую трубку, но стыдился этого и обычно укрывался в глубине сада, возле грядок салата. Эта трубка, которую он смущенно прятал, когда его застигали врасплох, умиляла Полину, хотя она и не сумела бы объяснить почему. С весьма серьезным видом она причастилась вместе с двумя девочками и мальчишкой из деревни. Вечером кюре, обедавший у Шанто, сказал, что в Бонвиле никогда не бывало причастницы, которая бы так хорошо держала себя перед алтарем.