Пес мигом проглотил печенье, протянутое Полиной, и снова положил голову на колени девочки, умильно глядя на своего нового друга и выпрашивая еще кусочек. Полина рассмеялась и поцеловала пса; ее забавляли отвислые уши Матье и черная отметина над левым глазом — единственное темное пятно на его белой волнистой шерсти. Но тут произошел маленький инцидент: ревнивица Минуш легко вскочила на край стола; мурлыча и выгнув спину, она с грацией козочки стала тереться головой о подбородок девочки. Это была ее манера ласкаться, вы ощущали ее холодный нос и прикосновение острых зубок, а она в это время плясала, переступая с лапки на лапку, как подручный пекаря, месящий тесто. Полина пришла в восторг, сидя между двумя животными, — кошкой слева, собакой справа; они так нагло эксплуатировали ее, что она отдала им весь свой десерт.
— Гони их прочь, — сказала тетка. — Не то они у тебя отнимут все!
— Что за беда! — просто ответила девочка, с радостью делясь последним куском.
Обед кончился. Вероника убрала посуду. Животные, увидев, что на столе больше ничего нет, удалились, облизываясь напоследок и даже не поблагодарив.
Полина встала и подошла к окну, пытаясь что-нибудь разглядеть. Еще с той минуты, как подали суп, девочка смотрела на это окно, оно темнело и темнело, а теперь стало черным, как чернила. Это была непроницаемая стена, бездна мрака, поглотившая все — небо, воду, деревню и даже церковь. Не боясь насмешек кузена, девочка искала море, стараясь разглядеть, как высоко поднялась вода; но она слышала лишь усиливающийся гул, чудовищный, пронзительный вопль, который угрожающе нарастал с каждой минутой, сопровождаемый завыванием ветра и яростным ливнем. В этом хаосе мрака не было ни единого проблеска, ни полоски белой пены, — только слышался неистовый галоп волн, подхлестываемый бурей.
— Черт возьми, — заметил Шанто, — вода все прибывает… и это еще продлится часа два!
— Если подует ветер с севера, Бонвилю несдобровать, — добавил Лазар. — К счастью, он нас обходит.
Девочка повернулась, внимательно слушая, в ее больших глазах были сострадание и тревога.
— Полноте! — сказала г-жа Шанто. — У нас надежное убежище, а другие пусть сами выходят из положения, у каждого свои заботы… Хочешь горячего чаю, милочка? А потом спать.
Вероника, убрав посуду, накрыла старой бархатной скатертью в крупных цветах обеденный стол, за которым собиралась семья по вечерам. Каждый снова занял свое место. Лазар, выйдя на минуту, вернулся с чернильницей, пером и целым ворохом бумаги; он уселся за стол под лампой и начал переписывать ноты. Г-жа Шанто, которая с самого приезда не переставала нежно поглядывать на сына, вдруг резко сказала:
— Опять твоя музыка! Неужели ты не можешь уделить нам ни одного вечера, даже в день моего приезда?
— Мама, но ведь я не ухожу, я здесь с тобой… ты же знаешь, это не мешает мне разговаривать. Ну-ка, скажи мне что-нибудь, увидишь, я тебе отвечу.
Он заупрямился и завалил своими бумагами половину стола. Шанто удобно расположился в кресле, вытянув руки. Матье дремал перед камином, а Минуш прыгнула на скатерть и всерьез занялась своим туалетом; держа одну лапку в воздухе, она тщательно вылизывала шерсть на животе. Медная люстра излучала уют, и вскоре Полина, улыбавшаяся из-под полуопущенных век своей новой семье, уже не могла больше бороться с дремотой; изнемогая от усталости, разомлев в тепле, она уронила головку на согнутую в локте руку и уснула при мягком свете лампы. Тонкие веки, словно шелковая пелена, опустились на ее глаза, легкое, ровное дыхание вылетало из детских уст.
— Она едва сидит, — сказала г-жа Шанто шепотом. — Мы разбудим ее, когда подадут чай, а потом уложим спать.
Наступила тишина. Среди завывания бури слышалось лишь поскрипывание пера Лазара. Покой, дремота, привычный распорядок жизни, одни и те же разговоры за чайным столом. Отец и мать долго молча смотрели друг на друга. Наконец Шанто спросил, запинаясь:
— Ну, а что в Кане у Давуана? Хороший будет нынче баланс?
Госпожа Шанто сердито пожала плечами.
— Как бы не так!.. Ведь я говорила тебе, чтобы ты не впутывался в это дело.
Теперь, когда девочка уснула, можно было потолковать. Они говорили тихо, сперва хотели лишь коротко поделиться новостями. Но страсти разгорелись, и постепенно в их пререканиях раскрылись все семейные неприятности.