Собрание сочинений. Т.4.

У двери Эдит остановилась и еще раз обернулась к Ольге.

— Тебе не надо достать чего-нибудь из продовольствия?

Не дожидаясь ответа, Эдит вышла и тихо прикрыла за собой дверь. И сразу пустота квартиры ледяной глыбой навалилась на Ольгу. Она порывисто встала и вышла в спальню. Долго стояла перед колясочкой, с невыразимой нежностью и мукой глядела на своего ребенка, — а он спокойно дышал во сне, равнодушный ко всему происходящему в мире. Маленький, беленький, беспомощный и такой любимый… «В тяжелую пору ты появился, мой мальчик… Трудное будет у тебя детство…»

Ольга соскользнула на колени и уткнулась лицом в подушку. Подушка намокла от слез, а Ольга все плакала — тихо, неслышно, боясь разбудить ребенка. Скоро он сам проснется, проголодается, начнет искать грудь. Хватит ли ему молока?

Часа через два у двери позвонили. Ребенок давно проснулся и плакал от голода, — слишком мало молока было у матери. Ольга убаюкивала, а он все не мог успокоиться, требовал своего. Ольга застегнула блузку и с ребенком на руках вышла в переднюю.

— Кто там?

— Это я, Зандарт. Нужно кое-что передать вам.

Ольга открыла дверь. В руках у Зандарта был небольшой чемодан.

— Душевно рад поздравить вас с прибавлением семейства, — заторопился он. — У-у, какой геройский парень! А голосище-то! Надо думать, будет певцом или офицером. Вы не скажете, куда выложить из чемодана? Госпожа Эдит прислала кое-какие продукты. Где вам выстаивать в таких длинных очередях! В случае, когда что понадобится, вы только мне скажите, я…

— Передайте госпоже Эдит, что мне ничего не нужно, — сухо сказала Ольга. — Может не беспокоиться. Мы… обойдемся.

— Как так обойдетесь? — растерялся Зандарт. — Вы, может, думаете, мне трудно? Ради дружбы можно и потрудиться немного.

— Пока Эдгар в тюрьме, я прошу не заговаривать со мной о дружбе. У меня больше нет друзей. И вообще прошу ко мне не ходить. Мне это неприятно.

— Вы бы успокоились, госпожа Ольга. В вашем положении очень вредно волноваться, я вам говорю. Со временем все устроится.

— Идите, господин Зандарт, мне трудно говорить. Дайте мне немного отдохнуть. Идите. Ну, почему вы меня не слушаете?

— Понимаю, госпожа Ольга, понимаю, понимаю… Но мне вы, как истинному другу, можете поверить — я вам желаю одного добра. Вы все-таки послушайтесь моего совета: напишите-ка это письмо Эдгару, тогда его сразу выпустят, и вы опять заживете по-прежнему. Иду, иду, госпожа Ольга. А чемоданчик пусть останется пока здесь. До свиданья, госпожа Прамниек. Если что понадобится, позвоните мне в кафе.

Ушел. Ребенок опять расплакался. Ольга долго ходила по квартире, нежно убаюкивая его.

6

— Джеки, поди посмотри, кто там ломится в дверь, — сказала Фания, когда звонок настойчиво затрещал второй раз. — Не немцы ли?

Час был поздний. Мадам Атауга уже улеглась; угомонилась и Дзидра — годовалая дочка четы Бунте.

Бунте сунул ноги в домашние, верблюжьей шерсти туфли — подарок жены ко дню рождения — и вышел в переднюю. Звонок затрещал в третий раз. «Вот ведь не терпится, наверное не привык ждать. А нам наплевать, могут и подождать, если кому надо. Здесь приличная семья живет… Не кто попало».

Он был уверен, что пришли из полиции, и несколько опешил, когда увидел в полумраке лестничной площадки обтрепанного, небритого человека в каком-то разномастном наряде. Тот с выжидательной улыбкой глядел на Бунте, выказывая явное намерение немедленно переступить порог.

— Вам чего? — спросил Бунте, придерживая дверь.

— Да ну тебя, Джек, отворяй скорее. Что, у тебя куриная слепота? Родственников перестал узнавать?

— Ну и дела! — закричал Джек. — Индулис? Заходи, старик. Ей-богу, не узнал.

Индулис Атауга вошел в переднюю, сам включил свет и предстал перед зятем во всем своем жутком великолепии. Сапоги у него были в пыли, широкие бриджи стали пестрыми от обильно покрывающих их пятен, серая жокейка разорвана по шву. Лицо Индулиса сильно загорело; он несколько дней не брился и казался старше.

— Что, все уже улеглись? — спросил Индулис. — Ну и сонное царство.

— Нельзя сказать, что все, — поправил его Джек, — и Фания не ложилась, и я. Проходи в комнаты, Индулис, зачем нам здесь стоять.

Фания узнала брата по голосу и, накинув халат, вышла в столовую.

— Добрый вечер, сестренка.

Они пожали друг другу руки, и все трое замолчали.

— Ужинать хочешь? — спросила, наконец, Фания.

— Если дадут, поужинаю. Следовало бы сначала принять ванну, да вряд ли есть горячая вода.

— Возможно, еще осталась, — сказала Фания. — Мы недавно ребенка купали.

Гость показался ей похожим на дикаря с картинки, и Фания несколько раз внимательно всмотрелась ему в лицо, желая окончательно удостовериться, что перед ней родной брат Индулис Атауга, олдермен корпорации, денди, задававший тон золотой молодежи. Не говоря уж о костюме, что-то новое, непривычное появилось в его лице — лихорадочно бегающий, неспокойный взгляд, судорожное подергивание щеки.