Собрание сочинений. Т.24. Из сборников:«Что мне ненавистно» и «Экспериментальный роман»

«Мы бы охотно согласились на роль бесстрастного и холодного свидетеля угасания г-на де Бальзака, этого фальшивого метеора, которому предстоит без следа исчезнуть в трясине унылых книг форматом в одну восьмую листа, откуда он вынырнул на свет, если бы сам г-н де Бальзак, по мере его приближения к закату, не вменял себе в обязанность искушать терпение публики раздражающими чертами своего характера. Г-н де Бальзак, придя к выводу, что он походит на всех выдающихся людей древности и новых времен, — а то даже и превосходит их! — настолько возвысился в собственных глазах, что показалось бы невероятной скромностью с его стороны, если бы он соблаговолил, как утверждают, выставить свою кандидатуру в члены Академии. Согласиться разделить владычество над литературой вместе с тридцатью девятью соперниками, променять трон на кресло — это, надо признаться, настоящее отречение… Надеемся только, что господа академики не допустят еще одного фарса, наподобие тех, которые уже утомили публику… Пусть г-н де Бальзак провозглашает себя с помощью объявлений несравненным писателем, самым замечательным среди современных романистов, первым среди тех, кто поставляет шедевры оптом и в розницу, — это, без сомнения, смехотворные попытки, напоминающие потуги лягушки, описанной Лафонтеном, но книготорговцы, взвесив все обстоятельства, имеют право за свои деньги разрешать их автору. Пусть г-н де Бальзак изображает себя в предисловиях писателем, по сравнению с которым Ричардсон, Вальтер Скотт и им подобные гроша ломаного не стоят, — это бы еще куда ни шло, над этим хоть можно весело посмеяться. Но когда г-н де Бальзак, не довольствуясь тем, что он навязывает свое имя читающей публике с помощью предисловий и платной рекламы, пользуется любым случаем, чтобы самому себе курить фимиам, а при нужде даже и придумывает подходящие случаи, ссылаясь сегодня — на то, будто он хочет осветить какой-то вопрос авторского права, завтра — на то, будто он хочет указать, какой ущерб причиняет французскому книгоиздательскому делу бельгийская контрафакция, послезавтра — на то, будто он стремится опровергнуть мнение, высказанное о нем в критической статье, а в другой раз — на то, будто он намерен добиваться изменения гражданского или уголовного кодекса, — когда г-н де Бальзак, постоянно озабоченный утверждением собственной важности, объясняет читателям, что он попеременно играет роль маршала Франции и ее императора, о чем общество даже не подозревает… то это уже становится невыносимым и больше не кажется смешным, ибо говорит о гордыне, граничащей с умопомешательством. В данном случае философская критика обязана была показать, какая пропасть существует между скудными достоинствами г-на де Бальзака и безмерным его тщеславием».

У меня в ушах звенит. О ком все это говорится? О Бальзаке или о ком-нибудь другом? Появилась ли эта статья тридцать лет назад или нынче утром? Сто ит ли под ней подпись Шод-Эга или же подпись другого критика (имя подставьте сами)? О, великий Бальзак! Ему, бедняге, было суждено подвергаться нападкам посредственности, потому что он много трудился, потому что его личность никак не укладывалась в обычные рамки, потому что он все свое время отдавал творчеству, воодушевленный верою, присущей могучим труженикам! Зато как он отомщен сегодня!.. Однако он страдал, и его больше нет.

Мне скажут: «Ну, довольно, вы правы: этот Шод-Эг — сущий кретин. Но что за странная мысль вытаскивать на свет его детский лепет? Ведь это даже не смешно, а, наоборот, нагоняет скуку, тут нет и крупицы здравого смысла. Ныне все пришли к согласию. Бальзак — величайший романист нашего века. И для того, чтобы доказать это, незачем выставлять напоказ все те глупости, какие высказывали на его счет забытые теперь критики. Оставьте нас в покое со своим Шод-Эгом».

А я отвечу: «Согласен, Шод-Эг действительно кретин; выдержки из его статей, которые я привел выше, нелепы и скучны. Но полезно вспомнить, что в свое время Шод-Эг был видным критиком, к его мнению прислушивались, кое-кто его читал, он засорял мозги людям, и они разделяли его мысли. Опус его написан гладко, если не считать некоторых неточностей и множества благоглупостей. Он наверняка полагал, что творит доброе и глубоко нравственное дело. Но случилось так, что уже через каких-нибудь тридцать лет он превратился в паяца, чьи статьи нельзя читать без смеха. А теперь скажите мне, сколько в наше время насчитывается этаких Шод-Эгов, и представьте себе, какими громовыми раскатами хохота будут сопровождать наши внуки чтение статей подобных господ. Меня это радует, вот и все».

ЖЮЛЬ ЖАНЕН И БАЛЬЗАК

Я немало позабавился, когда приводил выдержки из немыслимого этюда, в котором ныне забытый критик Шод-Эг некогда ополчился на гигантскую фигуру Бальзака. Сегодня я вновь доставлю себе удовольствие — воспроизведу некоторые отрывки из статьи об авторе «Человеческой комедии», статьи, которую Жюль Жанен опубликовал в журнале «Ревю де Пари» в июле 1839 года.