Собрание сочинений. Т.24. Из сборников:«Что мне ненавистно» и «Экспериментальный роман»

Перейдем теперь к стилю. Сейчас вы увидите, что Бальзак не имеет ни малейшего понятия о законах языка: «Г-ну де Бальзаку совершенно чужды простейшие правила синтаксиса; нет, думается, ни одного самого несложного правила грамматики, о котором он имел бы хоть смутное представление. По собственному произволу он употребляет в действительном залоге такие глаголы, которые по самой природе своей относятся к страдательному залогу, и наоборот; или же под его пером глаголы непереходные попадают в разряд переходных, а глаголы неправильные превращаются в правильные. Он не останавливается перед самыми невообразимыми словосочетаниями. С поистине невероятной дерзостью и самоуверенностью он очертя голову соединяет друг с другом существительные, ни точного значения, ни происхождения которых он не знает, и прилагательные, грамматические особенности которых ему непонятны; при этом он бросает вызов одновременно и традиции, и общепринятому словоупотреблению, и хорошему вкусу. Что же касается относительных и притяжательных местоимений, а также наречий, то наш романист пользуется ими, как отрядами легкой конницы, которую кидают вдогонку разбитой армии, чтобы увеличить панику и усилить резню: это его резервные войска, они предназначены для того, чтобы в решающий час окончательно искалечить французский язык!» Какая ирония! Шод-Эг не подозревает только одного: любая страница Бальзака, даже написанная в нарушение законов грамматики, более выразительна, чем весь том статей самого критика. С начала XIX века наш язык преобразуется в гуще литературных битв, и желание судить о стиле Бальзака, руководствуясь правилами Лагарпа, — затея более чем странная. Шод-Эг попросту отрицает современное развитие стиля, огромное обогащение языка, поток новых образов, своеобразный колорит и, позволю себе сказать, своеобразный аромат, которые обрела сейчас наша фраза. Без сомнения, позднее придется все это упорядочить. Но потешаться над этим движением и возмущаться им — значит ничего не смыслить и расписываться в своем умственном убожестве.

Перейдем теперь к нравственности. Здесь Шод-Эг становится просто великолепен. Мне чудится, будто я слышу наших сегодняшних критиков и газетчиков, изничтожающих натурализм. Комизм достигает своего апогея. Не знаю, что бы такое лучше процитировать. «Вот одна из претензий г-на де Бальзака, по отношению к которой мы будем безжалостны, — негодует Шод-Эг, — о ней громогласно говорится в общем названии, объединившем все его произведения; оказывается, романист вознамерился глубоко изучить нравы нашего века и описать их, ни в чем не отступая от правды. Какие же нравы живописует г-н де Бальзак? Это — нравы низменные и отвратительные, их носителями движет один только корыстный интерес, мерзкий и подлый. Если верить этому мнимому историку и философу, то деньги и порок — единственное средство и единственная цель, которую видят перед собой люди современного общества; порочные страсти, извращенные вкусы, позорные наклонности только и владеют Францией XIX века, этой дочерью Жан-Жака Руссо и Наполеона! Можешь смотреть во все глаза — и нигде не встретишь даже признака возвышенных чувств и благородных мыслей. Францию — ибо автор задается целью нарисовать портрет Франции — населяют грубые солдафоны, едва замаскированные бандиты, женщины, либо уже окончательно развращенные, либо ставшие на путь разврата: ну просто новый Содом, растленные нравы которого вот-вот навлекут на него небесный огонь. Иначе говоря, тюрьмы, дома терпимости и каторга покажутся прибежищем добродетели, честности и невинности по сравнению с цивилизованными городами, которые описывает г-н де Бальзак». Как видите, тут есть все: Содом, Жан-Жак Руссо и Наполеон. А сегодня то же самое толкуют о наших произведениях и побивают нас Бальзаком, заявляя, что он, по крайней мере, говорит о добродетели, что его произведениям неизменно присущ дух высокой нравственности! Полноте, надобно объясниться. Истина заключается в том, что Шод-Эги завтрашнего дня будут побивать нами романистов XX века, которых они, в свою очередь, станут обвинять в постыдной безнравственности.