Собрание сочинений. т.2.

— Что? Что случилось? — пробормотала она, растерянно оглядываясь по сторонам.

Потом заметила свою наготу, увидела стоявшего на ковре мужа. Пристальный взгляд, который он не спускал с ее тяжело дышавшей груди, объяснил ей все. Она разразилась рыданиями.

Супруги не обменялись ни словом. Что могли они сказать друг другу? У Гийома было безумное желание дать волю своей злобе, обойтись с женой, как с последней негодяйкой, как с распутницей, осквернившей их ложе; но он сдержался, поняв, что нельзя наказывать за сны. Что до Мадлены, то она готова была избить себя; ей хотелось бы отпереться от своего греха, повинен в котором был только ее сон, но, не найдя убедительных слов, понимая, что ничто не оправдает ее в глазах Гийома, — она предалась настоящему бешенству отчаяния. Малейшие подробности кошмара встали в ее памяти; она припомнила, как, засыпая, звала Жака, припомнила свои вздохи и любовные содрогания. И ее муж был тут, он все слышал, он смотрел на нее! Какой позор! Какое унижение!..

Гийом снова лег, вытянувшись на самом краю кровати, избегая всякого соприкосновения с нею. Заложив руки под голову, уставившись в потолок, он, казалось, обдумывал план беспощадной мести. Мадлена, сидя в постели, продолжала рыдать. Из врожденного целомудрия она накрыла плечи и подобрала свои рыжие волосы. Ведь муж стал ей теперь чужим, она стыдилась своего непристойного вида, пробегавшей по ее голому телу дрожи. Молчание и неподвижность Гийома угнетающе действовали на нее. Наконец она испугалась его замкнутой сосредоточенности. Уж лучше ссора, которая, быть может, еще раз кончилась бы тем, что они, обливаясь слезами и прощая, милосердно соединились в крепком объятии. Если же они ничего не скажут друг другу, если молча признают безысходность своего положения, то отныне все будет кончено между ними. Стоя на коленях и глубоко вздыхая, она дрожала от холода в своей ночной рубашке, между тем как Гийом словно даже не замечал, как она мучается рядом с ним.

Вдруг с верхнего этажа донеслось церковное пение. Заглушенное толстыми балками потолка, оно протяжно, как смертная жалоба, раздавалось в тишине ночи. Это Женевьева, которой, должно быть, не спалось, трудилась над спасением своим и своих хозяев. Нынешней ночью ее голос, замирая, звучал особенно скорбно и зловеще. Мадлена, прислушавшись, окаменела от ужаса: ей представилось, что по коридорам Нуарода проходит погребальная процессия, что священники, читая молитвы, идут за ней, чтобы похоронить ее заживо. По, узнав пронзительный голос протестантки, она тотчас вообразила еще более страшную картину. Молчание Гийома, его сжатые губы, неподвижный взгляд навели ее на мысль, что песнопения Женевьевы могут напомнить ему изгоняющую бесов молитву, которой научила его старуха. Он наклонится над нею и, налагая кабалистические знаки сначала на левую грудь, потом на правую, потом на пупок, три раза произнесет: «Любрика, дочь преисподней, возвратись в адское пламя, из которого ты вышла на погибель людей. Да почернеет твоя кожа, аки уголь, да обрастет твое тело рыжими волосами, и да покроют они его звериной шерстью! Сгинь во имя того, одна мысль о ком сожигает тебя, — сгинь во имя бога-отца!» И, как знать, возможно, она и вправду рассыплется в прах! В этот глухой час ночи, находясь еще под впечатлением своего гнусного сна, Мадлена в душевном смятении готова была принять на веру бред фанатички, спрашивая себя только, действительно ли достаточно одной молитвы, чтобы ее убить. Ее охватил ребяческий страх. Она тихонько легла и вся съежилась. Ее зубы стучали, она в ужасе ждала, что вот-вот к ней протянутся пальцы Гийома и начертают на ее теле неведомый знак. Раз он лежит молча, с открытыми глазами, значит, ждет, чтобы она уснула, и тогда, испытав ее, узнает, женщина она пли демон. Этот глупый, отчаянный страх не дал ей сомкнуть глаз до утра.

На следующий вечер супруги по молчаливому согласию легли врозь. С этого дня начался их развод. Предыдущая ночь расторгла их брак. Со времени воскресения Жака все мало-помалу толкало их к разрыву. Они упрямо старались сохранить любовные отношения, надеясь отогнать воспоминание об этом человеке, и признали себя побежденными, только когда пришли к очевидной невозможности бороться дальше: Гийом уже был не в состоянии спать рядом с Мадленой, которую преследовали злые сны, и она не могла придумать, какое средство употребить, чтобы оставаться бодрствующей. Разлучение несколько облегчило их жизнь. Самое странное, что между ними по-прежнему была глубокая любовь; они жалели и даже жаждали друг друга. Пропасть, которую роковые силы вырыли между ними, разделила их только физически; они стояли на противоположных краях бездны, издалека страстно любя один другого. Вражда супругов, их разрыв были полны бессильной нежности. Они хорошо понимали, что разлучены навек, но, отчаявшись вновь соединиться и возобновить мирную любовную жизнь, испытывали своего рода горькое утешение оттого, что живут под одной крышей; и это утешение мешало им искать исцеления в грубой и немедленной развязке.