Собрание сочинений. т.2. Повести и рассказы

— Хорошо, черти, ножи делают. Не то что наши жатвенные машины. Полрожи сорвешь, пока побреешься.

Он развинтил «Жиллет», промыл и уложил в коробочку. Намочил полотенце одеколоном и стер с лица остатки мыла. Посмотрел в зеркало — щеки сияли, как начищенные ботинки.

Из-под тугой белизны крахмального воротника шелковым змеем выползал синий, в коричневых крапинках, галстук. Галстук был куплен по дороге из порта в гостиницу, по выбору встречавшего летчиков консула. Консул категорически отверг вкус Мочалова, выбравшего подобие радуги.

— Что вы? На вас половина Хакодате сбежится смотреть.

Консул доставил Мочалова с товарищами в отель и уехал, обещав вернуться через час.

Мочалов ударил ногтем по воротничку. Воротничок издал такой звук, как будто стукнули по яичной скорлупе, и Мочалов засмеялся.

— Капиталист, черти тебя подери, — он подмигнул своему отражению в зеркале, — вот если бы Кит увидела.

Он надел пиджак и вынул из кармана свой старый бумажник. Порылся, достал слизанную, плохо отпечатанную любительскую карточку. Катя в шубе стояла на снегу аэродрома и улыбалась. Аппарат у снимавшего дрогнул — Катя была двойная.

— Полюбуйся, — сказал ей Мочалов, — муж-то у тебя — ферт!

Катя улыбалась двойной улыбкой. Мочалов вздохнул и положил Катю обратно к сердцу. Подошел к окну.

Гостиница стояла на высоком холме. Хакодате непривычным пейзажем лежал полукружием под ногами. Туманно дымился порт, и дымной синевой уходил вдаль океан. В отдельной бухте стояли строгие, четкие силуэты военных судов.

Мочалов смотрел на этот пейзаж с особенным чувством. У него создалась привычка всегда рассматривать землю с военной точки зрения. И сейчас он на глаз прикинул дистанции до какой-то высокой башни налево, до портовых крапов, до военных судов. Это могло пригодиться.

Сзади осторожно стукнули в дверь.

— Плиз, — обронил Мочалов, оборачиваясь.

Вошел консул, высокий, широкоплечий, с крупным лицом в рябинках. Из-за его спины в номер прополз ужом гибкий, извивающийся человечек. На носу у него сидели верхом толстые, шестигранной оправы очки, прикрывая такой знакомый Мочалову безвлажный блеск черных бисеринок. На плотной и чувственной верхней губе дыбом, как приклеенная, стояла черная щетинка.

Он закланялся, приседая.

Консул сделал жест в сторону японца.

— Господин Охаси, журналист. Газета «Хакодате-Симбун». Дайте интервью, товарищ Мочалов.

Японец протянул узкую, жесткую, как акулья кожа, ладонь, и одновременно левой рукой вытащил из бокового кармана блокнот и стило. С поразившей Мочалова ловкой быстротой развинтил стило и поставил вверху блокнотного листа несколько значков, похожих на следы птичьих лап в песке.

— Только помогите мне, — сказал Мочалов консулу, — боюсь, что я напутаю, выражая мысли по-английски.

Под приклеенной щетиной японца миндалинами сверкнули зубы.

— Мочаров-сан модзет выразить по-русски, — сказал он, не выговаривая, как все японцы, «л» и «ж» и по-птичьи присвистывая на «с», — я есть впорьне свободно понимать русски.

За исключением отсутствующих букв, он произносил слова совершенно правильно, с жесткой отчетливостью человека, желающего похвастать знанием чужого языка.

«Экая чертова кукла!» — подумал Мочалов, смотря в немигающие бисеринки японца, и придвинул кресло.

— Прошу садиться.

Господин Охаси сел, складываясь прямыми углами, как заводной. Мочалов взглянул на консула, стоявшего за спиной японца. Тот показал глазами на Охаси и приложил палец к губам. Мочалов, глазами же, дал знак, что понял.

— Моя газета, — заговорил Охаси, не сводя взгляда с Мочалова, — дзерает знать биография Мочаров-сан.

«Черт! Этот тоже с биографией», — вспомнил почему-то Мочалов разговор с Марковым. От этого воспоминания стало неприятно, и, нахмурясь, Мочалов спросил:

— Разве это необходимо?

— Расскажите коротко, — подсказал консул, — год, место рождения, образование.

Путаясь в словах, Мочалов с неудовольствием рассказывал.

Рука японца прыгала по блокноту, и Мочалов с любопытством наблюдал ее пляску. Движения пишущего были непривычны. Рука не шла по бумаге ровными строчками, а точно клевала блокнот, быстро и сердито.

— Моя газета дзерает знать, — опять повторил японец, — какая есть задача на порёт Мочаров-сан?

Мочалов удивился.

— Но ведь вам известно, наверное, что случилась катастрофа с нашим кораблем в полярных водах. Нужно спасти людей, и мы летим их спасти.

Господин Охаси закивал, записывая.

— Есть-ри Мочаров-сан уверен дорететь в Арктику и хорошо кончать экспедиция в дурная порярная погода?

Мочалов пожал плечами.

— Можете написать, господин Охаси, что мы не привыкли останавливаться перед дурной полярной погодой для спасения товарищей.

Японец записал. Потом, подумав, спросил:

— Какая есть порьза дря Мочаров-сан на такой опасни порёт?

Мочалов уставился на японца.

— Я не понимаю вопроса.

— Я хотерь знать, — терпеливо пояснил японец, — какая прата будет давать хозяин парохода Мочаров-сан на удача порёта?

И опять Мочалов нахмурился. Второй раз вопрос японца странно соприкоснулся с марковской философией удачи.