Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

— Послушай, но это же глупо! Что на тебя нашло? Мы с учителем по-прежнему любим тебя, ты навсегда останешься с нами. Тебе не придется жалеть, что мы поженились. Напротив, теперь в доме с утра до вечера будет весело!

Но Мартина рыдала все сильнее, все исступленнее.

— Ответь же мне, по крайней мере. Скажи, почему ты рассердилась, почему плачешь? Разве ты не рада, что учитель счастлив, очень счастлив!.. Погоди, я позову его, и он заставит тебя ответить.

При этой угрозе старая служанка вдруг вскочила, бросилась к себе в комнату, смежную с кухней, и яростно захлопнула дверь, громко щелкнув задвижкой. Напрасно девушка звала ее, стучала изо всех сил.

Привлеченный шумом Паскаль спустился вниз.

— Что там у вас? В чем дело?

— Да все эта упрямица Мартина! Представь себе, узнав о нашем счастье, она принялась рыдать. Теперь она заперлась у себя, и ее даже не слышно.

И в самом деле ничего не было слышно. Паскаль тоже звал ее, стучал в дверь… Он вышел из себя, потом расчувствовался. Они по очереди возобновляли свои попытки. Никто не отзывался, в комнатке Мартины стояла мертвая тишина. Они представляли себе ее келью, аскетически чистую, с комодом орехового дерева и монашеской кроватью под белым пологом. Несомненно, служанка кусает подушку, чтобы заглушить рыдания, лежа на той самой постели, где она проспала в одиночестве весь свой женский век.

— Ну что ж, тем хуже! — произнесла наконец Клотильда, полная эгоистической радости. — Пускай себе злится!

Охватив Паскаля своими свежими руками, она приблизила к нему очаровательное личико, она все еще горела страстным желанием принадлежать ему всецело, быть его вещью.

— Вот что, учитель, сегодня прислуживать тебе буду я! — воскликнула она.

Он с благодарностью поцеловал ее глаза, и она тотчас же приступила к приготовлению завтрака, перевернув вверх дном всю кухню. Клотильда подвязала огромный белый фартук, будто ей предстояла большая работа, и засучила рукава, обнажив нежные руки, — в таком виде она была прелестна. Оказалось, что котлеты уже приготовлены, и она хорошо их поджарила. Она добавила яичницу, и даже жареная картошка получилась очень вкусной. Завтрак удался на славу, и от избытка усердия она то и дело вскакивала из-за пола, чтобы принести хлеб, воду или забытую вилку. Если бы Паскаль разрешил, она прислуживала бы ему на коленях. Как хорошо быть с ним наедине, только вдвоем в этом большом приветливом доме, чувствовать себя вдали от целого света, вволю смеяться и без помехи любить.

После завтрака они были заняты хозяйством, подметали комнату, оправляли постель. Паскалю обязательно хотелось ей помогать. Это было игрой, и они забавлялись, как беспечные дети. И, однако, время от времени они снова стучали в дверь к Мартине. Какое безумие, уж не собирается ли она умереть с голода! Видано ли такое упрямство! Ведь никто не сказал и не сделал ей ничего плохого! Ответа не было — лишь удары в дверь глухо отдавались в мрачной тишине комнаты. Спустились сумерки, Паскалю с Клотильдой пришлось заняться также обедом, и они ели из общей тарелки, тесно прижавшись друг к другу. Перед тем как лечь спать, они сделали последнюю попытку, пустили в ход угрозу взломать дверь, но и тогда, приникнув ухом к замочной скважине, не уловили ни малейшего шороха. Проснувшись наутро, они спустились вниз и забеспокоились не на шутку, убедившись, что за ночь ничто не изменилось и дверь по-прежнему заперта. Уже целые сутки служанка не подавала признаков жизни.

Зато как же Паскаль и Клотильда были поражены, когда, отлучившись на минутку из кухни и затем возвратившись обратно, они увидели Мартину, которая сидела за столом и перебирала щавель к завтраку. Она безмолвно вернулась к своим обязанностям служанки.

— Что с тобой случилось? — крикнула Клотильда. — Скажешь ли ты наконец?

Мартина подняла измученное, осунувшееся от слез лицо. Впрочем, она была теперь совершенно спокойна, на всем ее облике лежал отпечаток унылой старости, примирившейся со своей долей. Она взглянула на девушку с бесконечным укором; затем, ничего не говоря, снова опустила голову.

— Неужели ты сердишься на нас? Мартина, милая?

Угрюмое молчание служанки вынудило вмешаться и Паскаля:

— Вы сердитесь на нас, Мартина, голубушка?

Тут старая служанка взглянула на него с прежним обожанием, как бы желая сказать, что во имя своей любви она готова перенести все и остаться с ним. Наконец она заговорила:

— Нет, ни на кого я не сержусь… Вы хозяин и вольны делать, что хотите. Все хорошо, если вы довольны.