Собрание сочинений. Т.13.

Он резко рванул на себя Северину, которая чуть было не наступила на человеческую руку в синем суконном рукаве. Молодая женщина в ужасе попятилась. Но нет, то была не его рука, то была рука другого человека, чье тело обнаружат где-нибудь еще! Северина задрожала от страха, испуг будто парализовал ее, застыв на месте, она только плакала, глядела, как другие пытаются помочь раненым, но сама не в силах была даже убрать в сторону осколки стекла, резавшие людям ладони.

Спасать пострадавших и вытаскивать трупы стало еще опаснее и труднее: огонь из топки паровоза перекинулся на деревянные обломки и, чтобы потушить возникавший пожар, пришлось схватиться за лопаты и забрасывать пламя землею. Кто-то бросился за помощью в Барантен, в Руан была послана депеша о катастрофе, и все лихорадочно взялись за спасательные работы, не жалея сил и пренебрегая опасностью. Многие пассажиры, в панике убежавшие в лес, возвратились, устыдившись собственного малодушия. Оттаскивая в стороны обломки, приходилось соблюдать величайшую осторожность, — сдвинутые с места, они могли рухнуть и насмерть задавить несчастных. Раненые являли собою ужасное зрелище: стиснутые, полузадавленные, они задыхались и громко стонали. Почти четверть часа ушло на то, чтобы высвободить одного из пострадавших, он ни на что не жаловался, хотя в лице у него не было ни кровинки, и даже уверял, будто у него нет никаких повреждений, но когда его извлекли из-под обломков, обнаружилось, что он остался без ног; однако бедняга до такой степени обезумел от ужаса, что даже не заметил и не почувствовал, как искалечен, через минуту он скончался. Из вагона второго класса, уже охваченного пламенем, вытащили целое семейство: у отца и матери были перебиты ноги в коленях, у бабушки — сломана рука; но все они также словно не чувствовали боли и, рыдая, отчаянно звали ребенка, пропавшего в момент катастрофы; эту трехлетнюю девчушку с прелестными золотистыми волосами вскоре отыскали под обломком крыши, послужившим для нее надежным укрытием, — на крошке не было ни царапины, она безмятежно улыбалась. Спасли и другую девочку — с раздробленными ручонками и всю залитую кровью, родителей ее нигде не было видно, и малышку пока положили в сторонке, она была до того перепугана, что лишилась дара речи; потерянная и одинокая, она ни на кого не глядела, и только личико ее искажалось от невыразимого страха, едва кто-либо приближался к ней. От страшного удара металлические части дверец погнулись, и в вагоны приходилось проникать сквозь разбитые окна. У края полотна уже лежали рядом четыре мертвеца. А возле трупов прямо на земле корчились раненые; врача не было, и никто не мог оказать им помощь или хотя бы наложить повязку. А ведь спасательные работы только еще начинались! Под каждым новым обломком находили новую жертву, однако чудовищная груда, в которой судорожно билась и исходила кровью человеческая плоть, словно бы и не уменьшалась.

— Да говорю же вам, Жак там, внизу! — по-прежнему вопила Флора, хотя никто ей не возражал; этот упорный вопль, рожденный отчаянием, видимо, приносил ей облегчение. — Постойте, он опять зовет! Слышите?

Тендер оказался под вагонами: сойдя с рельсов, они взгромоздились друг на друга, а затем обрушились на него; теперь предсмертный хрип «Лизон» стал тише, и можно было различить душераздирающие крики, стонал какой-то мужчина. С каждой минутой эти отчаянные вопли усиливались, в них звучала такая тоска и боль, что люди, старавшиеся спасти страдальца, не выдержали и разразились рыданиями. Когда беднягу наконец откопали, высвободили его ноги и осторожно приподняли, стенания тут же прекратились. Человек умер.

— Нет, — проговорила Флора, — это не Жак. Он глубже, в самом низу.

Мощными руками она приподнимала чугунные обломки, далеко отшвыривала их, отрывала цинковые крыши, выламывала дверцы, обрывала цепи. Натыкаясь на убитого или раненого, девушка криком требовала убрать его, не желая ни на мгновение прекращать свои яростные поиски.