Собрание сочинений. Т.13.

Больше ничего нельзя было разобрать. «Лизон» неподвижно лежала на спине, из вырванных кранов и лопнувших трубок со свистом и шипением вырывались струйки пара, казалось, это яростно хрипит издыхающий исполин. Да, она испускала дух, и густые клубы белого пара стлались над самой поверхностью земли; из топки, точно окровавленные внутренности, все падали и падали красные угли, угасавшие в черном дыму. От сильного удара труба локомотива врезалась в землю, паровозная рама надломилась, продольные листы погнулись; лежа колесами вверх, «Лизон» походила на громадную кобылу, чье брюхо распорол рог какого-то чудовища; искривленные шатуны, разбитые цилиндры, искромсанный золотниковый механизм, расплющенные болты, шайбы — все это превратилось в сплошное месиво, в рваную рану, через которую уходили последние жизненные силы. Рядом с «Лизон» издыхала оставшаяся в живых лошадь — ей отрезало передние ноги, из разорванного живота вывалились внутренности. Запрокинутая голова судорожно дергалась от нестерпимой боли, лошадь отчаянно ржала, но эти истошные вопли словно замирали в воздухе — их заглушал предсмертный хрип «Лизон».

Отовсюду неслись придушенные крики, они то вырывались из царившего вокруг гула, то угасали:

— Спасите! Убейте меня!.. Нет сил терпеть, убейте меня! Да убейте же скорее!

Шум все нарастал, дым становился гуще, и тут со скрежетом распахнулись дверцы неповрежденных вагонов, оттуда хлынул поток обезумевших от ужаса пассажиров. Люди падали на рельсы, вскакивали, отталкивали друг друга ногами и руками. Всеми владело инстинктивное желание спастись от смертельной опасности, бежать, бежать куда глаза глядят; и ощутив под ногами твердую почву, они сломя голову устремлялись в сторону, перелезали через живые изгороди. Женщины и мужчины, вопя, бежали, не разбирая дороги, спеша укрыться в лесной чаще.

Растерзанная, с растрепавшимися волосами, в изорванном платье, Северина выбралась наконец из свалки; однако она и не думала убегать, она устремилась к хрипевшему паровозу и едва не налетела на Пеке.

— Жак, Жак! Ведь он жив, правда?

Кочегар, который каким-то чудом не получил ни единой царапины, также спешил к месту катастрофы; при мысли, что машинист погребен под грудой обломков, он невольно испытывал угрызения совести. Ведь они так давно работали бок о бок, столько вместе ездили, сносили и усталость и ненастье, стыли на пронизывающем ветру! А их верная машина, бедняжка «Лизон», которую оба так любили, бессильно лежит сейчас на спине, и из ее разорванной груди с шумом вырываются предсмертные хрипы!

— Я спрыгнул на ходу, — пробормотал Пеке, — и ничего, ничего не знаю… Бежим скорее!

Возле переезда они чуть не столкнулись с Флорой, следившей за их приближением. Девушка стояла, не двигаясь, она будто остолбенела при виде того, что наделала, при виде кровавой катастрофы. Все было кончено, так лучше: она ощущала облегчение от того, что по крайней мере избавилась от наваждения, жалости к своим жертвам она не испытывала, даже не замечала их мук. Но при виде Северины глаза Флоры чуть не вылезли из орбит, жестокое страдание, точно тень, омрачило ее мертвенно-бледное лицо. Как? Эта женщина осталась жива, в то время как он, без сомнения, погиб! Боже, она убила любимого человека, сама вонзила себе нож в сердце! Ее охватила невыносимая боль, и тут девушка вдруг постигла всю чудовищность совершенного злодеяния. Все это — дело ее рук, она убила Жака, убила множество других людей! Душераздирающий вопль вырвался из груди Флоры, ломая руки, она, как помешанная, металась вдоль полотна:

— Жак, Жак!.. Он там, его отбросило назад, я видела… Жак, Жак!

«Лизон» хрипела теперь тише, ее сиплое, надрывное дыхание слабело, и все отчетливее доносились отчаянные крики раненых. Густая пелена дыма еще не рассеялась, и гигантская груда обломков, откуда раздавались вопли, исполненные муки и ужаса, была, казалось, окутана тучей черной пыли, застывшей в ясном небе. Что делать? С чего начинать? Как высвободить несчастных?

— Жак! Жак! — по-прежнему голосила Флора. — Говорю вам, он посмотрел на меня, а потом его отшвырнуло туда, под тендер… Скорее! Да помогите же мне!

Тем временем Кабюш и Мизар подняли с земли обер-кондуктора Анри Доверня: в последнюю секунду он тоже спрыгнул с поезда и вывихнул себе ногу. Они усадили его спиной к изгороди, а он, остолбенев, не произнося ни слова, наблюдал за происходящим, боли он, видно, не ощущал.

— Кабюш, на помощь! Говорю тебе, Жак там, внизу!

Каменолом ее не слышал, он спешил помочь раненым; как раз в эту минуту он поднял на руки молодую женщину — ее перебитые в бедрах ноги бессильно повисли.

На зов Флоры кинулась Северина:

— Жак, где Жак?.. Я помогу вам.

— Вот, вот, помогите хоть вы!

Обе женщины ухватились за сломанное колесо, их руки встретились. Но тонкие пальцы Северины бессильны были что-либо сделать, зато мощная рука Флоры буквально расшвыривала все вокруг.

— Осторожно! — закричал Пеке, пришедший на помощь женщинам.