Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы

Сквозь щель, из-под лязга цепочки, просовывается препарированная кисть скелета, с сухим шелестом выхватывает письмо и скрывается.

Опять лязг цепочки. Письмоносец утирает лицо платком, как будто его прошиб пот, и торопливо спускается вниз.

2. ЖЕНЩИНА В ЯПОНСКОМ ХАЛАТЕ И ВОСПОМИНАНИЕ О ПАРОХОДНОЙ СХОДНЕ

Рука, перехватившая письмо, приделана к телу. Тело облечено в японский, когда-то роскошный, весь в тяжелом золотом шитье халат. Он вытерся и спереди закапан кофе.

Рука, тело и халат принадлежат Александре Николаевне Машевской.

Ей же принадлежит тошный голос.

В столовой Александра Николаевна брезгливо смотрит на следы рук на конверте, осторожно разрывает и, достав письмо, вытирает пальцы кружевным платочком.

Письмо от Диночки, из Парижа, Диночка аккуратна — пишет три раза в месяц.

— Париж! Париж! Счастливица Диночка!

Александра Николаевна вертит ручку кинопамяти.

Порт… Ледяное зеленеющее утро… Горы в снежной синеве. Нарастающий грохот.

С рейда в ответ раскалывающие землю удары страшных пушек дредноута. На молу у сходен давка… Сходни трещат. Приклады лощеных «томми» прилипают к русским спинам. Женщина в изорванном пальто, в смятой шляпке. Она визжит, кусается, она уже на середине сходни. Внезапно сзади рука вцепляется в воротник. Женщина оглядывается, кричит:

— Как вы смеете? Я дочь генерала Еремеенко… Мерзавец…

Сухопарый, желчный ротмистр с Георгием упирается бешеными глазами:

— А! Дочка обер-вора? Бежишь, шлюхина морда? Раскрали с папашей Россию? Катись в воду… сука!

Конец фильмы.

Александру Николаевну выловил из-под руля транспорта лодочник, перс.

Диночка уехала. Она еще с вечера забралась на транспорт по протекции жениха — контрразведчика. Жениха перед Константинополем фронтовые офицеры за борт спустили, но Диночка в Париже. Счастливица.

Александра Николаевна с ненавистью смотрит на мутное питерское небо, на сизый штопор дыма над крышей. Ненависть давит ее.

3. О ФАМИЛЬНОЙ ГОРДОСТИ И ФАРФОРОВОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ПОКОЙНОЙ ИМПЕРАТРИЦЫ

Ненависть черной печатью на пепле души Александры Николаевны Машевской, урожденной Еремеенко.

Род Еремеенко не древен, но славен милостью царской, верностью престолу.

Осенним утром унесла с Украины фельдъегерская тройка, по вызову царя, вольноопределяющегося англичанина Шервуда и фельдфебеля хохла Еремеенко.

В кабинете императора, поедая его светлыми британскими глазами, обстоятельно и точно рассказал Шервуд о заговоре, назвал фамилии, места сборищ.

Склонив лысую голову, слушал Благословенный, и вдруг сумасшедшей судорогой, как у удавленного отца, скосоротилось лицо, побелели глаза.

Сжав тонкую шею англичанина пальцами, захрипел:

— Иуда! Христопродавец! Сколько серебреников хочешь, негодяй?

Налилось синью лицо Шервуда, и быть бы беде, да выручил хитрый хохол Еремеенко. Бухнулся в ноги Александру:

— Ваше величество! Царь пресветлый! Як же ж? Чи можно ровнять? Юда царя небесного загубив за гроши, а мы ж царя земного задарма, вид широкого серця, спасаемо. Никаких грошей нам не треба, ангел ты ж наш.

Отпустив горло Шервуда, усмехнулся император, сказал:

— Пошли вон, прохвосты!

Но приказал произвести в офицерские чины и Шервуда и Еремеенко.

От хитрого Иуды, что спас царя земного, начался генеральский род Еремеенко. И последний генерал в хитрого прадеда вышел, выслужил генеральский чин по интендантству. В германскую войну награбил крутой хохлатской сметкой, а еще пуще у Деникина. Свое же обмундирование, что англичане слали, из-под руки красным вагонами продавал. Но деньги впрок не пошли. В налете на Екатеринодар выпростали буденновцы последнему Иуде живот и набили вместо кишок английскими обмотками.

Остались от рода две дочери: Саночка и Диночка.

У Саночки в документах жалованная грамота прадедовская припрятана да кольцо с солитером. А Диночка в Париже.

А еще гордость последняя у Александры Николаевны — ватер в питерской квартире, в старинном доме.

Ватер как ватер, чашка только особая, прозрачного фарфора, в золотых лилиях. Точь-в-точь как в личной уборной великомученицы государыни. Всех приходящих подруг ведет Александра Николаевна в ватер.

— Вот, вот, дорогая! Совершенно такая же! Нет, вы в середину взгляните!

В злых белесых глазах урожденной Еремеенко слезы.

Покажет чашку и за ручку непременно дернет. Весело прошумит вода, вздохнет горько подруга о дорогом невозвратном, и легче станет на сердце у Александры Николаевны.

Все отняли большевики, а чашки вот этой, последнего утешения, не возьмут.

4. О МАРКИЗЕ ПАРИЗО ДЕ ЛЯ ВАЛЕТТ И ЧИКАГСКОМ СВИНОБОЕ

Диночка пишет: