Есть бездонный ящик мира — От Гомера вплоть до нас. Чтоб узнать хотя б Шекспира, Надо год для умных глаз.Как осилить этот ящик? Лишних книг он не хранит.Но ведь мы сейчас читаем всех, кто будет позабыт. Каждый день выходят книги: Драмы, повести, стихи — Напомаженные миги Из житейской чепухи.Урываем на одежде, расстаемся с табакомИ любуемся на полке каждым новым корешком. Пыль грязнит пуды бумаги. Книги жмутся и растут. Вот они, антропофаги Человеческих минут!Заполняют коридоры, спальни, сени, чердаки,Подоконники, и стулья, и столы, и сундуки. Из двухсот нужна одна лишь — Перероешь, не найдешь И на полки грузно свалишь Драгоценное и ложь.Мирно тлеющая каша фраз, заглавий и имен:Резонерство, смех и глупость, нудный случай, яркий стон.. Ах, от чтенья сих консервов Горе нашим головам! Не хватает бедных нервов, И чутье трещит по швам.Переполненная память топит мысли в вихре слов…Даже критики устали разрубать пуды узлов. Всю читательскую лигу Опросите: кто сейчасПеречитываеткнигу, Как когда-то… много раз?Перечтите, если сотни быстрой очереди ждут!Написали — значит, надо. Уважайте всякий труд! Можно ль в тысячном гареме Всех красавиц полюбить? Нет, нельзя. Зато со всеми Можно мило пошалить.Кто «Онегина» сегодня прочитает наизусть?Рукавишников торопит. «Том двадцатый». Смех и грусть Кто меня за эти строки Митрофаном назовет, Понял соль их так глубоко, Как хотя бы… кашалот.Нам легко… Что будет дальше? Будут вместо городовНеразрезанною массой мокнуть штабели томов.<1910>
Зарезавший Буренина-поэтаИ взятый на хлеба в известный дом, Он много лет кривлялся там за это,Питаясь «фаршированным жидом».Теперь он умер. Плачь, о плачь, прохожий!Поэт-Буренин так давно убит,А старый «критик»-шут в змеиной кожеИ после смерти все еще хрипит.<1910>