Размокшие от восклицаний самки,Облизываясь, пялятся на Рейн:«Ах, волны! Ах, туман! Ах, берега! Ах, замки!»И тянут, как сапожники, рейнвейн. Мужья в патриотическом азартеНа иностранцев пыжатся окрестИ карандашиками чиркают по картеНазвания особо пышных мест. Гремит посуда. Носятся лакеи.Сюсюкают глухие старички.Перегрузившись лососиной, ЛорелеиРасстегивают медленно крючки… Плавучая конюшня раздражает!Отворотясь, смотрю на берега.Зелено-желтая вода поет и тает,И в пене волн танцуют жемчуга. Ползет туман задумчиво-невинный,И вдруг в разрыве — кручи буйных скал,Темнеющих лесов безумные лавины,Далеких облаков янтарно-светлый вал… Волна поет… За новым поворотомСбежались виноградники к реке,На голову скалы взлетевший мощным взлетомСереет замок-коршун вдалеке. Кто там живет? Пунцовые периныОтчетливо видны в морской бинокль.Проветривают… В кресле — немец длинный.На Рейн, должно быть, смотрит сквозь монокль… Волна поет… А за спиной крикливоШумит упитанный восторженный шаблон.Ваш Рейн? Немецкий Рейн? Но разве он из пива,Но разве из колбас прибрежный смелый склон? Ваш Рейн? Но отчего он так светло-прекрасенИзменчив и певуч, свободен и тосклив,Неясен и кипуч, мечтательно-опасен,И весь туманный крик, и весь глухой порыв! Нет, Рейн не ваш! И вы лишь тли на розе —Сосут и говорят: «Ах, это наш цветок!»От ваших плоских слов, от вашей гадкой прозыИсчез мой дикий лес, поблек цветной поток… Стаканы. Смех. Кружась, бегут опушки,Растут и уплывают города.Артиллерийский луг. Дымок и грохот пушки…Рокочет за кормой вспененная вода. Гримасы и мечты, сплетаясь, бились в Рейне,Таинственный туман свил влажную дугу.Я думал о весне, о женщине, о ГейнеИ замок выбирал на берегу.<1911>
Я б назвал ее мадонной,Но в пивных мадонн ведь нет…Косы желтые — короной,А в глазах — прозрачный свет. В грубых пальцах кружки с пивом. Деловито и лениво Чуть скрипит тугой корсет.Улыбнулась корпорантам,Псу под столиком — и мне.Прикоснуться б только к бантам,К черным бантам на спине! Ты — шиповник благовонный… Мы — прохожие персоны,— Смутный сон в твоей весне…К сатане бы эти кружки,И прилавок, и счета!За стеклом дрожат опушки,Май синеет… Даль чиста… Кто и что она, не знаю, Вечной ложью боль венчаю: Все мадонны, ведь, мечта.Оглянулась удивленно —Непонятно и смешно?В небе тихо и бездонно,В сердце тихо и темно. Подошла, склонилась: — Пива? Я кивнул в ответ учтиво И, зевнув, взглянул в окно.<1922>