Собрание сочинений. Крылатая смерть

В конце концов они успокоились. Наваждение отступило, и они снова стали создавать видимость спокойствия и обыденности. И все же что-то не ладилось. Как ни старался, богослов не мог отыскать объяснения своему припадку иррационального ужаса. Может быть, виною усталость? Уже десять часов вечера: глубокая ночь для настоящих охотников! Измученный богослов осмелился предложить опытному следопыту свой вариант решения всех проблем: лечь спать. В ответ тот долго молчал, совершая, против обыкновения, массу ненужных мелких движений, собирался с мыслями и наконец спросил:

— Ты ничего не чуял?

— Нет, — ответил почти сердито уставший Симпсон.

— Совсем?

— Совсем!

— Хорошо! — сразу повеселел Дефо.

— А ты? — резко спросил Симпсон и тут же пожалел о сорвавшемся вопросе. Увы, слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Проводник снова помолчал, прежде чем ответить.

— Нет, я тоже ничего не чуял. Это все песня виновата. Ее пели первопроходцы, когда чуяли Вендиго.

— Что еще за Вендиго? — Симпсон всеми нервами ощутил, что вот она, тайна, которая коснулась их.

— Да так. Никто его не видел. Старый пьяница-таппер, рассказывал, что это такой зверь. Невидимый, жестокий, очень быстрый…

— Бабушкины сказки! Отпустите руку, Джозеф, я хочу спать! Завтра нам вставать с рассветом.

Дефо отпустил его руку, так и не рассказав всего, что хотел. В раздумье он посидел возле костра, пока его младший спутник возился в палатке, устраиваясь на ночлег, потом сходил за самодельным фонарем и заботливо поставил его у самого входа в палатку. Тени от тысячи веток, колебавшихся от легкого ветра, плясали на брезентовом полотнище. Охотники улеглись, не раздеваясь, хотя внутри было тепло и уютно. Не сговариваясь, они повиновались безотчетному чувству потерпевших крушение посреди враждебного, бушующего океана.

Ночью среди тысячи теней от веток появилась еще одна Тень. Та Самая, что, упав на певца, прервала его странную песню-заклинание.

Глава 3

Ночью Симпсон проснулся от странных звуков, едва угадываемых среди шума деревьев и плеска волн. Вернее, сначала, отдельно от него самого, пробудилась его тревога. Потом он тщетно прислушивался сквозь дремоту, но ничего не слышал от стука собственного сердца и шума в ушах. Прошло много времени, прежде чем источник звуков обнаружился не в лесу, не в озере, не на небесах, а совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, на соседней кровати. Это Дефо, укрывшись одеялом с головой, тоскливо и страшно стонал, как будто его кто-то мучил. Первым инстинктивным чувством Симпсона была острая жалость, вызвавшая слезы у него на глазах. Почему-то в воображении возник образ одинокого ребенка, плывущего в колыбели посреди океана. Что за чепуха лезет в голову? Он устало присел рядом и стал расспрашивать проводника.

— Дефо, что случилось? Тебе больно? У тебя горе? Фигура под одеялом не шевельнулась даже после того, как он потряс ее.

— Ты спишь, Джозеф?

Может быть, Дефо стонет во сне, потому что ему снится плохой сон? Тут он заметил, что голые ноги проводника высунулись наружу из-под полога палатки.

— Ты замерз?

Взяв свое одеяло, он укрыл товарища, но решил не тревожить его, втаскивая обратно в палатку.

Дефо лежал неподвижно, дышал ровно. Легко приложив руку к груди, можно было почувствовать спокойное биение его сердца.

— Тебе чем-нибудь помочь? Ты скажи.

Непонятно, что делать в такой ситуации. Симпсон снова прилег. Видимо, Дефо стонал во сне. Но как страшно! Этот стон запомнится ему теперь на всю оставшуюся жизнь. Не потревожит ли Джо спокойствие дикого леса? Долго еще богослов обдумывал случившееся, пытаясь, не без успеха, извлечь рациональное объяснение. Но в самой глубине души лежала неуспокоенная тревога.

Глава 4

Сон — лучшее лекарство. Он успокаивает, отодвигая все заботы на будущее, дает отдых, восстанавливает силы, но одновременно сон — это злейший враг в момент опасности, когда требуется полная мобилизация всех способностей. Он убаюкивает, когда надо бодрствовать, нашептывает успокаивающие глупости, когда надо смотреть в оба. Но что такое сон, когда ни предпринять ничего нельзя, ни успокоиться невозможно? Вязкая полудрема, не похожая ни на что: одна половина мозга затянута мраком, пока другая — то ли следит за событиями, то ли грезит наяву.

Таково было состояние Симпсона. Что делать, он не знал, а приемлемого объяснения происшедшему не придумал, потому что, как он считал, не заметил чего-то важного, ставящего все на свои места. Но что тут можно было проглядеть?

В полусне ли ему почудилось, или он на самом деле видел темную фигуру соседа, сидящего на постели и дрожащего мелкой дрожью? Далеко не сразу, только на следующий день, он понял, что проводника не лихорадило, а приводило в трепет что-то стоящее прямо перед пологом их палатки. На этот раз Дефо не кричал, а просто съежился от страха, инстинктивно желая стать маленьким и незаметным, забиться куда-нибудь в угол.