В конце марта к архивным изысканиям Варда прибавились таинственные вылазки на заброшенные кладбища. Позже, благодаря чиновникам мэрии, выяснилось, что он, вероятно, нашел в старых книгах нечто, позволявшее обнаружить, где покоится прах купца. Кроме могилы предка его почему-то интересовало место погребения некоего Нафтали Филда. Причина выяснилась, когда в бумагах юноши нашли копию краткой записи о похоронах Карвена, чудом избежавшую уничтожения, где сообщалось, что загадочный свинцовый гроб закопали «…на 10 футов южнее и 5 футов западнее могилы Нафтали Филда в…» Здесь предложение обрывалось, и то, что не сохранилось название кладбища, сильно осложнило поиски, а захоронение Филда поначалу казалось такой же призрачно-неуловимой химерой, как и самого Карвена. Однако в случае с первым не существовало общего заговора молчания — без сомнения, рано или поздно найдется его надгробный камень, даже если все записи утеряны. Отсюда и скитания Чарльза по городским кладбищам; он обошел стороной лишь то, что при церкви святого Иоанна (бывшая церковь Кинга), и не осматривал старинные могилы Конгрегациональной церкви в Свен-Пойнт, поскольку узнал, что Нафтали Филд был баптистом.
4.
В мае, ознакомившись со сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям до того, как окружил свои изыскания такой тайной, доктор Виллет по просьбе Варда-старшего поговорил с молодым человеком. Беседа не принесла явной пользы и не привела к ощутимым последствиям, ибо доктор убедился, что Чарльз полностью владеет собой и просто поглощен делами, которые считает очень важными, но она по крайней мере заставила юношу дать некоторые рациональные объяснения своих последних поступков. Вард-младший, принадлежащий к типу сухих и бесстрастных людей, которых нелегко смутить, с готовностью согласился поведать о том, как идут поиски, однако умолчал обих цели. Он признал, что бумаги прапрапрадеда содержат некоторые тайны науки прошлых столетий, большей частью зашифрованные, важность которых сравнима только с открытиями Бэкона, или даже превосходит их. Но чтобы полностью постигнуть значение и суть этих тайн, необходимо соотнести их с теориями того времени, многие из которых ныне полностью устарели или забыты; если же рассматривать их в свете современных научных концепций, то и смысл их, и немалая ценность окажутся непонятными. Чтобы занять достойное место в истории человеческой мысли, их следует представить на фоне достижений периода, когда они возникли; именно такую задачу поставил перед собой Вард. Он стремился как можно быстрее постигнуть забытые знания и искусства древних, без которых невозможно объяснить смысл разработок Карвена, и надеялся когда-нибудь сделать исчерпывающий доклад о предметах, представляющих необычайный интерес для человечества, особенно для науки. Даже Эйнштейн не мог бы глубже изменить понимание сущности мирового порядка, утверждал юноша.
Что же касается поисков на кладбище, то Вард-младший охотно признал, не посвятив, впрочем, доктора в детали, что у него есть причина полагать, что на изуродованном надгробии Джозефа Карвена имеются некие мистические символы, выгравированные согласно его завещанию и оставшиеся нетронутыми, когда с камня сбивали его имя. Они, заявил юноша, совершенно необходимы для окончательной разгадки удивительной теории Карвена. Разговор с Вардом показал доктору, что юный исследователь желал во что бы то ни стало сохранить тайну и хитроумно скрыл подлинные результаты своих открытий. Когда Виллет попросил его показать документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от собеседника, подсунув ему фотокопию манускрипта Хатчинсона вместе с формулами и диаграммами Орна, но в конце концов продемонстрировал часть своей находки: на «Записи» (название Карвен также зашифровал), содержащие множество формул, разрешил посмотреть лишь издали, зато дал возможность взглянуть на послание «Тому, Кто Придет Позже», поскольку оно написано непонятными для непосвященного знаками.
Потом он тщательно выбрал самое невинное место из дневника Карвена, и позволил Виллету ознакомиться с манерой письма. Доктор очень внимательно рассмотрел неразборчивые вычурные буквы и отметил, что почерк, как и стиль, отмечены печатью семнадцатого столетия, хотя автор дожил до восемнадцатого, так что документы бесспорно аутентичны. Сам по себе текст не содержал ничего необычного, и Виллет запомнил только фрагмент: