Бессмертия у смерти не прошу.Испуганный, возлюбленный и нищий, -но с каждым днем я прожитым дышууверенней и сладостней и чище.Как широко на набережных мне,как холодно и ветрено и вечно,как облака, блестящие в окне,надломленны, легки и быстротечны.И осенью и летом не умру,не всколыхнется зимняя простынка,взгляни, любовь, как в розовом углугорит меж мной и жизнью паутинка.И что-то, как раздавленный паук,во мне бежит и странно угасает.Но выдохи мои и взмахи рукмеж временем и мною повисают.Да. Времени – о собственной судьбекричу все громче голосом печальным.Да. Говорю о времени себе,но время мне ответствует молчаньем.Лети в окне и вздрагивай в огне,слетай, слетай на фитилечек жадный.Свисти, река! Звони, звони по мне,мой Петербург, мой колокол пожарный.Пусть время обо мне молчит.Пускай легко рыдает ветер резкийи над моей могилою еврейскоймладая жизнь настойчиво кричит.1961 (?)
* * *
В деревне никто не сходит с ума.По темным полям здесь приходит труд.Вдоль круглых деревьев стоят дома,в которых живут, рожают и мрут.В деревне крепче сожми виски.В каждой деревне растет трава.В этой деревне сквозь шум рекина круглых деревьях шумит листва.Господи, Господи, в деревне светло,и все, что с ума человека свело,к нему обратится теперь на ты.Смотри, у деревьев блестят цветы(к былому мосты), но ведь здесь паром,как блещет в твоем мозгу велодром,умолкшей музыки ровный трески прямо в зубы кричит, кричит.Из мертвой чаши глотает трек,к лицу поднося деревянный щит.В деревне никто не сходит с ума.С белой часовни на склоне холма,с белой часовни, аляповат и суров,смотрит в поля Иоанн Богослов.Спускаясь в деревню, посмотришь вниз -пылит почтальон-велосипедист,а ниже шумит река,паром чернеет издалека,на поезд успеешь наверняка.А ты не уедешь, здесь денег нетв такую жизнь покупать билет.На всю деревню четыре письма.В деревне никто не сходит с ума.В пальто у реки посмотри на цветы,капли дождя заденут лицо,падают на воду капли водыи расходятся, как колесо.1961 (?)