Собрание сочинений

Вторым моим учеником был пятидесятишестилетний «светский фотограф» из Уиндзора, Онтарио, по имени Р. Ховард Риджфилд, который утверждал, что жена уже много лет пилит его, чтоб занялся еще и живописным делом. У него любимыми художниками были Рембрандт, Сарджент и «Титан»,[111] но он подчеркнуто прибавлял, что сам писать в таком духе не стремится. Он заявлял, что по большей части его интересуют сатирические, а не художественные аспекты живописи. Для поддержания этого символа веры он приложил внушительное количество оригинальных рисунков и работ маслом. Одна — я полагаю, его шедевр — уже много лет не идет у меня из головы, как, скажем, слова «Милашки Сью» или «Давай я назову тебя любимой».[112] В ней сатирически отображалась знакомая, повседневная трагедия юной добродетельной девушки со светлыми волосами ниже плеч и грудями размером с вымя, на которую в церкви под самой сенью алтаря преступно покушается ее священник. Одежда обоих персонажей пребывала в крайне наглядном беспорядке. На самом деле, меня гораздо меньше поразил сатирический подтекст работы, нежели качество ее исполнения. Если бы я не знал, что художники живут в сотнях миль друг от друга, я мог бы поклясться, что чисто методически Риджфилду помогала Бэмби Крамер.

Если не считать довольно редких обстоятельств, в любом кризисе в девятнадцать лет чувство юмора у меня неизменно удостаивалось чести оказаться первым органом, который парализуется — полностью или же частично. Риджфилд и мисс Крамер много чего со мною сделали, но даже отдаленно меня не развлекли. Три или четыре раза, пока я просматривал их конверты, меня подмывало встать и заявить формальный протест мсье Ёсёто. Я только отчетливо не представлял себе, какую форму протест этот может принять. Наверное, опасался, что всего-навсего подойду к его столу и визгливо сообщу: «У меня умерла мама, и я вынужден жить с ее очаровательным мужем, а в Нью-Йорке по-французски не говорят, и в комнате вашего сына нет стульев. Как вы можете рассчитывать, что я научу этих двух полоумных рисовать?» В конце концов, поскольку я долго себя готовил встречать отчаяние сидя, мне легко удалось не вскочить с места. Я распечатал третий конверт.

Третьей ученицей у меня оказалась монахиня ордена Сестер Св. Иосифа — сестра Ирма, педагог по «стряпне и рисованию» в начальной школе монастыря неподалеку от Торонто. И у меня нет никаких внятных представлений о том, как описывать содержимое этого конверта. Могу лишь начать с того, что вместо собственной фотографии сестра Ирма без объяснений приложила снимок своего монастыря. Мне также вспоминается, что она не заполнила ту графу в анкете, куда следовало внести возраст. Во всем прочем анкета была заполнена так, как, быть может, ни одна анкета на этом свете не заслуживает. Родилась и выросла сестра Ирма в Детройте, Мичиган, где ее отец работал «проверщиком автомобилей “форд”». Академическое образование ее состояло из одного класса средней школы. Рисованию ее никто номинально не учил. Она сообщала, что взялась за преподавание лишь потому, что сестра такая-то скончалась и отец Циммерманн (на этой фамилии взгляд мой задержался особо — так же звали того стоматолога, который выдрал у меня восемь зубов) — отец Циммерманн выбрал ее на замену. Она писала, что у нее «в классе по стряпне 34 кыски, а по рисованию — 18». Ее увлечениями значились «любить Господа и Слово Господне» и «собирать листья, но лишь когда они лежат прямо на земле». Любимый художник — Дуглас Бантинг. (Имя, которое, не стыдно мне признаться, много лет при поисках заводило меня в глухие тупики.) Она сообщала, что ее «кыскам» больше всего нравится «рисовать людей, когда они бегают, а как раз это у меня получается ужасно». Она говорила, что будет очень стараться научиться рисовать лучше, и надеется, что мы не будем на нее сердиться.