Собрание сочинений

— Да что вы, — ответила она. — Я, знаете, вообще-то родилась не вчера.

Я сказал, что в этом и не сомневался. Отпил чаю. Меня вдруг слегка смутила собственная поза, и я чуточку выпрямился на стуле.

— Мне кажется, вы для американца культурный, — задумчиво произнесла моя гостья.

Я ответил, что вообще, если вдуматься, говорить так — все-таки снобизм, а я надеюсь, это ее недостойно.

Она покраснела — тем самым даровав мне светскую уверенность, которой мне так не хватало.

— Что ж. Большинство американцев, которые попадались мне, ведут себя, как животные. Постоянно мутузят друг друга, бранят всех — и знаете, что один сделал?

Я покачал головой.

— Бросил пустую бутылку из-под виски в тетино окно. Большая удача, что оно было открыто. Но разве это, по-вашему, культурно?

По-моему, не особенно, но я так не сказал. Ответил, что солдаты по всему миру давно не были дома, и только очень немногим в жизни перепадали какие-то блага. Сказал, что, по-моему, большинство людей способны понять это и сами.

— Вероятно, — произнесла моя гостья без убежденности. Снова подняла руку к мокрой голове, ухватила несколько вялых светлых прядей и попробовала прикрыть ими края ушей. — У меня волосы хоть выжимай, — сказала она. — Я жутко выгляжу. — Посмотрела на меня. — Если сухие, они изрядно волнистые.

— Я вижу, это правда.

— Не вполне кудрявые, но изрядно волнистые, — сказала она. — Вы женаты?

Я ответил, что да. Она кивнула.

— И вы отчаянно влюблены в свою жену? Или это слишком личное?

Я ответил, что если будет слишком, я ей сообщу.

Она вытянула руки чуть дальше по столу, и, помню, я поймал себя на мысли: сделать бы что-нибудь с этими ее огромными часами — может, посоветовать носить их на талии вместо ремня.

— Обычно я не сугубо контактна, — сказала она и посмотрела мне в лицо, проверяя, известно ли мне значение этого слова. Но я ничем себя не выдал. — Я подошла единственно потому, что мне показалось, будто вы до крайности одиноки. У вас до крайности чуткое лицо.

Я сказал, что она права — мне и впрямь было одиноко, и я очень рад, что она подошла.

— Я готовлю себя к большей сострадательности. Тетя говорит, что я сугубо холодная личность, — сказала она и вновь пощупала макушку. — Я живу с тетей. Она личность до крайности добрая. После маминой кончины она делает все возможное, чтобы мы с Чарлзом были приспособлены.

— Я рад.

— Мама была личность до крайности культурная. И, во многом, изрядно чувственная. — Теперь в ее взгляде читалась некая напряженность. — Вы находите меня сугубо холодной?

Я ответил, что вовсе нет — совершенно напротив. Сказал, как меня зовут, и спросил ее имя.

Она помедлила.

— Меня зовут Эсме. Не думаю, что мне в данный миг следует сообщать вам и фамилию. У меня имеется титул, а на вас титулы могут нагонять робость. Они со всеми американцами, знаете ли, так поступают.

Я ответил, что это вряд ли, но, быть может, не разглашать пока титул — мысль неплохая.

Тут я ощутил у себя на затылке чье-то теплое дыхание. Обернулся — и мы едва не столкнулись носами с младшим братом Эсме. Презрев меня, он пронзительным дискантом обратился к сестре:

— Мисс Мегли сказала, чтоб ты пришла и допила чай!

Передав сообщение, он удалился на стул справа, между мною и сестрой. Я с интересом его оглядел. В коричневых шортах из шетландской шерсти, темно-синем джерси, белой рубашке и с полосатым галстуком выглядел он великолепно. Уставился на меня огромными зелеными глазами.

— Почему в кино целуются косо? — вопросил он.

— Косо? — не понял я. В детстве эта проблема и меня озадачивала. Я ответил: наверное, потому, что носы слишком длинные, и актеры не могут никого целовать головой вперед.

— Его зовут Чарлз, — сказала Эсме. — Он до крайности смышлен для своих лет.

— А глаза-то какие зеленые. Правда, Чарлз?

Чарлз глянул на меня с презрением, которого такой вопрос и заслуживал, затем проерзал по сиденью, пока целиком не съехал под стол, и лишь голову упер в спинку, точно при борцовском мостике.

— Оранжевые, — придушенно произнес он, вперившись в потолок. Взял краешек скатерти и накрыл им симпатичную серьезную мордашку.

— Временами он смышлен, временами нет, — сказала Эсме. — Чарлз, ну-ка сядь ровно!

Тот остался, как был. И, похоже, затаил дыхание.

— Он очень скучает по отцу. Тот пэ-а-эл в Северной Африке.

Я сказал, что это прискорбно.

Эсме кивнула.

— Отец его боготворил. — Она задумчиво вгрызлась в заусенец на большом пальце. — Он очень похож на нашу мать — Чарлз, я имею в виду. А я — в точности отец. — Она продолжала грызть заусенец. — Моя мать была женщиной порядочных страстей. Она экстраверт. А отец — интроверт. Хотя они вполне сочетались — с поверхностной точки зрения. Если быть до конца откровенной, отцу требовалась более интеллектуальная спутница жизни, нежели моя мать. Он был до крайности блестящий гений.