Собрание сочинений

       Но сладостей мирских доколе не забудешь,
       Игралищем страстей и умственности будешь.

(II, 153)

"Умственность" — страшный грех, разъясняет Херасков, человек должен надеяться не на свой разум, а на бога. Но с официальной церковью поэт-масон не ладит по-прежнему. Храм Суесвятства, описанный с такими подробностями в XV песне, содержит изображение пороков, свойственных духовенству и монашеству. Резкий выпад против монахов мы находим в речи рыцаря Рогдая, который, встретив пустынника, разражается обличением монахов,

      …кои суть градов опустошенье;
       Их стоит дорого народам и пощенье;
       Пригбенны длани их всечасно ко грудям
       Изображают их несклонность ко трудам;
       Они родителей и ближних покидают,
       Бегут от них в леса, но труд их поедают.
       Изрядный промысл! Глад в беспечности тушить,
       Пустыни населять, а веси пустошить.

(II, 193)

Правда, ему разъясняют, что борение с собой — это тоже очень важная работа для человека, но критический пыл Рогдая гораздо больше запоминается читателю.

Находку "Слова о полку Игореве" первым в литературе, как известно, отметил Карамзин. Херасков, зорко следивший за литературными новостями, также откликнулся на открытие гениального памятника русской словесности и в третьем издании "Владимира" (1797) посвятил ему несколько строк:

       О! древних лет певец, полночный Оссиян!
       В развалинах веков погребшийся Баян!
       Тебя нам возвестил незнаемый писатель;
       Когда он был твоих напевов подражатель,
       Так Игорева песнь изображает нам,
       Что душу подавал Гомер твоим стихам;
       В них слышны, кажется мне, песни соловьины,
       Отважный львиный ход, парения орлины.
       Ты, может быть, Баян, тому свидетель был,
       Когда Владимир в Тавр Закон приять ходил,
       Твой дух еще когда витает в здешнем мире!
       Води моим пером, учи играть на лире…

(II, 300–301)

Однако ничем из художественных сокровищ "Слова о полку Игореве" Херасков не воспользовался, как не включил он в свою поэму и мотивов народного устного творчества.

Среди стихов "Владимира" нередко встречаются хорошие строки. Херасков отлично владеет шестистопным ямбом, речь его течет внушительно и ровно. Но общий символический замысел огромной поэмы, отсутствие в ней и подлинной историчности, и яркой поэтической фантазии не сделали ее новым для Хераскова шагом вперед по сравнению с "Россиадой", оставшейся наиболее известным его произведением.

Ясно выраженную склонность Хераскова к монументальному эпосу показывают и другие его произведения. Так, пример "Потерянного рая" Мильтона и "Мессиады" Клопштока толкает его на создание поэмы "Вселенная" (1790). В трех песнях "Вселенной" поэт перелагает стихами религиозные легенды о сотворении мира и человека, о борьбе сатаны с богом, явно заимствуя краски у западноевропейских творцов религиозных эпопей. Но эта поэма не лишена и злободневного оттенка. Бунт черных ангелов во главе с сатаной и отпадение их от бога сравниваются Херасковым с событиями французской буржуазной революция 1789 года, под свежим впечатлением известий о которой и сочинялась поэма.

Херасков осуждающе пишет об "умствованиях", которым предаются люди, теряя веру и отказываясь совершать "добрые дела". Силы и возможности человека поэт оценивает низко — он "нищ, убог, печален, скорбен, слаб" и нуждается в постоянном покровительстве вышней силы.

Теме поисков людьми счастия и определению его посвящена поэма Хераскова "Пилигримы" (1795). Это объемистое произведение в пяти песнях, в отличие от других поэм Хераскова, написано разностопным ямбом, что придает его стихам известное разнообразие и живость. В кратком вступлении поэт декларирует свое право на творческую свободу:

       Но я в моих стихах намерен быть развязан,
       Во слогах вольный ход поэтам не заказан;
       Как новых стран искал Колумб, преплыв моря,
       Так ищем новых мы идей, везде паря;
       Творенья наших чувств суть верные оселки;
       Я пел и буду петь героев и безделки.

(III, 158)