Как гласу божию, его словам внимаю И руку пастырску в восторге лобызаю.
Князь Руксалон
Не можно воевать — здесь ужас, трепет, страх, Удобен ли потрясть кремнисту гору прах? Где войско? где союз? где? где наш хлеб насущный? Народ имеем мы начальству непослушный; Народ, взирающий со страхом на Литву, Считает не своим престольный град Москву; Полякам предана Российская держава; Кто, кто теперь лишит престола Владислава?
Князь Димитрий
Доколе у меня лиется в жилах кровь, Не истребится в ней к отечеству любовь; С оставшими при мне отечества сынами Пускай мой ляжет прах под здешними стенами! Доколь последний вздох во брани испущу, Россией царствовать Литву не допущу: Хоть наше счастие и слава миновалась, Всего лишились мы; но храбрость нам осталась! Ах! можно ль не стыдясь возвесть нам смутный взор На наш престольный град, на общий наш позор? Мы, мы отечества, мы трона не заступим И нашей кровию России не искупим, Московских жителей не свободим от уз? Мы вступим в пагубный с поляками союз, От поругания пол женский не избавим, И старцев и детей у них в плену оставим? О други! вот Москва, вот храмов тех главы, Где прежде в тишине молились Богу вы; Мы наших сродников, мы домы там имеем, Ни к сродникам идти, ни в дом вступить не смеем? Нет! нет! с немножеством оставшихся мне сил, В которых мужества злой рок не погасил, С друзьями храбрыми, ко горы любят славу, Клянуся защищать Российскую державу!
Князь Руксалон
Тебе удобно, князь, с Литвою воевать, Когда умеешь ты корысти добывать; Имеешь ратников отважных, воруженных. Но сколько жен от них мы зрели убиенных, Сих жен, несчастных жен, которые — увы! К нам пищу и сребро носили из Москвы? Не меньше я других святыню чтить умею, Но храмы защищать пособий не имею; На жен я нападать, ни грабить не привык.
Князь Димитрий
У слабого в руках копье и меч тростник. Я знаю, что меня, о князь! ты ненавидишь; Ты в ратной строгости грабеж и подлость видишь. Ответствовать тебе мой должен был бы меч, Но я злоречие умею пренебречь.