Собрание сочинений

2. Как не раз отмечалось, все четыре Евангелия вводят в начале или в конце лексемы, наряду с другими смысловыми функциями содержащие более или менее отчетливое указание на жанровую ориентацию текста. Первое же слово Мт — , «книга» (в составе словосочетания , «книга происхождения», в традиционном переводе «родословие») отсылает к библейскому [сэфэр], а через него — к древнееврейской традиции сакрального текста; первая же фраза Лк дает выражение , «повествование о событиях», вызывающее в памяти номенклатуру жанров эллинистической нарративной прозы, в которой имеется, например, полибиевский термин , и в контексте которой уже слово звучит достаточно терминологично; последнее слово Ио — , вызывающее в контексте эпохи ассоциации с литературой апокалиптического типа; на этом фоне заставляет задуматься то обстоятельство, что слово, ставшее на все времена родовым обозначением всех Евангелий, употреблено на столь запоминающемся месте именно у Мк (ср. S. Schulz, Die Bedeutung des Markus fer die Theologiegeschichte des Urchristentums, Studia Evangehca II, Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Literatur, Bd. 87, Berlin, 1964, S. 135–145).

3. Или: «внутри вас».

4. О средневековом и предположительно христианском происхождении идентификации «могилы Давида» см. О. Лимор, Христианская святость и еврейский авторитет, «Вестник Еврейского университета», № 2 (20), Москва-Иерусалим, 1999, с. 181–215, специально с. 201–202; его же, Гробница Давида на горе Сион: об источниках одной традиции (ивр.), в сб.: «Евреи, самаритяне, христиане в византийской Палестине» (ивр.), Иерусалим, 1987. Однако даже если роль христиан (крестоносцев?) в локализации могилы Давида на сионском холме и впрямь была такой, как предполагает автор, это нимало не противоречило бы наличию какой-то иной почитаемой евреями могилы на этом знаменательном месте.

5. Позволю себе рассказать совсем недавний эпизод со слов моих родителей, живших в 30-е годы в Узбекистане: одна интеллигентная русская женщина, прятавшаяся от годов террора на узбекской земле и зарабатывавшая на жизнь тем, что отыскивала скрытые запасы подземных вод, однажды вышла к стану т. н. басмачей, т. е. антисоветских и антирусских бойцов, которые по спасительной для нее случайности как раз в эту минуту присели к своей скудной трапезе, — и, зная местные традиции, спасла себя тем, что немедленно подсела к ним и тем перевела себя из статуса врагини в статус неприкосновенной сотрапезницы, которую отпускают с миром.

Послесловие переводчика

Прошло более четверти века с тех пор, как один почтенный иерарх нашей Церкви в доверительном разговоре предложил мне приступить к работе над переводом Нового Завета. Тогда я убоялся задачи столь ответственной — и сейчас, по совести, думаю, что был прав. Мне слишком явственно недоставало тогда опыта переводческой работы, специальных знаний в области богословия, семитологии и т. п., не говоря уже о внутренней опытности. Но я не забывал поставленной передо мной в том разговоре задачи и пытался различными занятиями готовить себя к ней. Когда же я, наконец, решился сесть за перевод Синоптических Евангелий, у меня было прежде всего две взаимосвязанные мысли: о страхе Божием и о гиппократовском императиве «не повреди!»

Нынче появляются все новые и новые переводы новозаветных текстов. Для человека, не вовсе забывшего страх Божий, есть над чем задуматься. Популярный у нас англиканский религиозный писатель К. С. Льюис, который отнюдь не был ни фундаменталистом, ни обскурантом, заметил как-то: «Чем больше Библию переводят, тем меньше ее знают». Чтобы понять позицию Льюиса целиком, надо, конечно, учесть, что он-то сам защищал идею современных библейских переводов и не отказался в конце жизни от участия в комиссии, занимавшейся именно подготовкой таковых, так что его отношение к вопросу никоим образом не сводилось к негативизму. Но его настороженное замечание стоит того, чтобы над ним задуматься. Когда Перевод единственен, простой верующий, не являющийся ни профессиональным филологом, ни профессиональным богословом, чувствует себя просто читающим Слово Божие, вообще не думая о Переводе; когда переводов много, это чувство волей-неволей {стр. 306} уходит. Защищая практику новых переводов, мы ссылаемся на нужды наших современников, которые таковы, каковы есть, однако так же нуждаются в спасении души, как и носители старой религиозной культуры; но как раз мысль об этих нуждах обязывает нас учесть и проблемы тех же современников, затрудняющихся понять, как же нынче, скажем, цитировать-то Священное Писание (все равно, в разговоре с другим или во внутренней беседе с самим же собой).