— Интересно, а как воспринимает наше положение Ренфру? Он…
Меня перебил знакомый голос:
— Ренфру воспринимает его прекрасно, с тех пор как начальный шок уступил место покорности судьбе, а ее, в свою очередь, сменило стремление к действию.
Мы оба повернулись в его сторону раньше, чем он закончил свою фразу. Ренфру приближался не спеша, с улыбкой. Вглядываясь в его черты, я старался угадать, в какой степени он восстановил свое душевное равновесие.
Он выглядел как человек в отличной форме. Его черные, вьющиеся волосы были тщательно причесаны. Из удивительной голубизны глаз лучился свет. Он являл собой образец физического совершенства, а своей непринужденной походкой напоминал одетого с иголочки актера.
— Друзья мои, я купил звездолет. Пришлось потратить все свои деньги и прихватить часть ваших. Но я был уверен, что вы согласитесь со мной. Был ли я прав?
— Ну конечно же, — хором отозвались мы оба.
— А зачем? — добавил Блейк.
— Я знаю зачем, — воскликнул я. — Мы начнем бродить по Вселенной и остаток жизни посвятим изучению новых миров. У тебя, Джим, родилась замечательная идея! Блейк и я, мы как раз собирались договориться о самоубийстве!
— Во всяком случае, какое-то время мы действительно проведем в полете, — улыбнулся Ренфру.
Через два дня при отсутствии каких-либо возражений со стороны Кэслейхэта, а также не выяснив его мнения в отношении состояния здоровья Ренфру, мы вырвались в Космос.
Три последующих месяца были весьма странным периодом в нашей жизни. Во-первых, у меня возникло чувство подавленности от безграничности Космоса. На наших экранах возникали безмолвные планеты, которые, теряясь затем позади, оставляли после себя ностальгию по пустынным равнинам, деревьям, сгибавшимся под напором ветра, безжизненным и бурным морям, безымянным светилам.
Эти впечатления и связанное с ними грустное настроение порождали чувство неизбывного одиночества и действовали, как физическая боль. Постепенно мы осознали, что наш полет не развеет то впечатление нереальности, которое было нашим уделом с момента прибытия на Альфу Центавра.
Не было ничего для души, ничего, что каким-либо удовлетворительным образом заполнило хотя бы год нашей жизни. А ведь впереди их было еще пятьдесят!
Я догадывался, что Блейк приходит к аналогичным выводам, и ожидал проявления таких же симптомов в Ренфру. Но их не было, что уже само по себе казалось мне тревожным моментом. Затем я осознал и другое: Ренфру потихоньку наблюдал за нами. За этим его поведением угадывалось что-то такое, что давало основание предполагать наличие определенного замысла, скрываемой цели.
Моя обеспокоенность росла, и постоянное хорошее расположение духа Ренфру ее не снимало.
К концу третьего месяца, когда я предавался мрачным мыслям, лежа на койке, дверь неожиданно отворилась и на пороге показался Ренфру.
В одной руке он держал парализатор, в другой — веревку.
— Сожалею, Билл, — сказал он, наставляя оружие на меня. — Кэслейхэт советовал мне не рисковать. Поэтому не брыкайся. Сейчас я тебя свяжу.
Я завопил:
— Блейк!
Ренфру ласково покачал головой:
— Зря кричишь! Я начал с него.
Парализатор, наставленный на меня, в его руке не дрожал, а во взгляде Ренфру светилась стальная решимость. Мне не оставалось ничего другого, как напрягать мышцы, когда он меня связывал, и успокаивать себя тем, что я по меньшей мере в два раза сильнее его. Я был напуган происходившим, но все же подумал, что наверняка смогу помешать ему спеленать меня слишком туго.
Наконец он отступил на шаг и повторил:
— Мне весьма жаль, Билл. — Потом заявил: — Досадно, что вынужден тебе говорить такое, но по прибытии на Альфу Блейк и ты были на грани срыва. Психологи, с которыми консультировался Кэслейхэт, посоветовали прибегнуть именно к такому методу лечения. Надо, чтобы вы оба испытали такое же потрясение, как и то, после которого вы потеряли головы.
Сначала я не обратил внимания на то, что он упомянул имя Кэслейхэта. Но вскоре с быстротой молнии промелькнула мысль, прояснившая все. Это было невероятно: они сказали Ренфру, что Блейк и я свихнулись. В течение трех месяцев он сохранял свое душевное равновесие только потому, что чувствовал себя ответственным за нас. Какой прелестный психологический трюк! Однако что это за потрясение нам предписали? В этом был весь вопрос.
Ренфру прервал ход моих мыслей.
— Теперь осталось ждать совсем немного, — сказал он. — Мы уже вошли в зону действия поля солнца-холостяка.
— Звезды-одиночки! — пронзительно откликнулся я. Он ничего не добавил к сказанному. Как только за ним закрылась дверь, я начал вертеться, чтобы ослабить путы.
Так что там говорил нам по этому поводу Кэслейхэт? Что звезды-одиночки находятся в этом участке пространства в состоянии неустойчивого равновесия.
В этом пространстве!
По лицу заструился пот. Я уже представил себе, как нас выбросит в другую плоскость пространственно-временного континуума! Когда я наконец высвободил руки, мне показалось, что корабль с огромной скоростью куда-то проваливается.