Но тут адвокат опять велел ему помолчать, как раньше, когда Дэнни говорил про те деньги, которые его хозяин или не знаю уж кто посулил ему еще в Нью-Йорке. Ну а я позвонил миссис Зайлич, чтоб не тревожить сестру, и попросил, чтоб сестра сходила к мистеру Пинкскому. Через два дня получаю телеграмму от миссис Зайлич. Думается, миссис Зайлич сроду не посылала телеграмм и не знала, что имеет право на десять слов, не считая адреса, потому как там только и было сказано: «Вы с Дэнни приезжайте скорей миссис Софи Зайлич Нью-Йорк».
Я ничего не понял, и мы поговорили об этом, и адвокат сказал, что лучше мне съездить узнать в чем там дело, а он позаботится о Дэнни, покуда я не вернусь. Мы состряпали письмо от Дэнни сестре, чтоб миссис Зайлич ей прочитала, отписали, что у Дэнни, мол, все хорошо и благополучно…
V
Между тем в курительную вошел человек в железнодорожной форме. И только он вошел, от него, хоть и непонятно откуда именно — то ли сзади, то ли сверху, — прозвучал голос. И, хотя изъяснялся он человеческим языком, на человеческий голос это никак не походило, слишком уж всеобъемлющ он был, чтобы принадлежать одному человеку, и в нем сочетались суровость, безучастие и скука, казалось, то, что он говорит, его не интересует и он сам себя не слушает.
— Ну вот, — сказал старик.
Старик и молодой обернулись, поглядели поверх скамей, и остальные тоже почти все повернули головы, словно марионетки, которых дернули за одну ниточку. А человек в железнодорожной форме медленно вошел в комнату и двинулся вдоль первой скамьи. Едва он вошел, люди, сидевшие на этой скамье и на других скамьях начали вставать и уходить, минуя его, словно пустое место; и он тоже шел так, будто вокруг никого не было.
— Видать, пора сматываться.
— Черта лысого, — сказал молодой. — Пускай сперва подойдет и потребует предъявить. Ему за это деньги платят.
— Он меня поймал запрошлой ночью. Между прочим, уже во второй раз.
— Велика ли важность? Нынче поймает всего-навсего в третий. Ну, а дальше что было?
— Так вот, — сказал старик, — когда пришла телеграмма, я понял, что только одно и остается. Миссис Зайлич не стала бы зря тратиться на телеграмму. Я не знал, что она там сказала сестре. Знал только, что миссис Зайлич не имела времени писать письмо и хотела сэкономить деньги на телеграмме, но не знала, что имеет право на десять слов, а почтовый чиновник ее не надоумил. Поэтому я не знал, что там произошло. Даже не догадывался. Понимаешь, это и было досадно.
Он снова обернулся, поглядел на железнодорожника, который переходил от скамьи к скамье, а у него перед самым носом люди в пестрых обносках с истовой опрятностью нужды, с истовым выражением терпеливого и неизбывного сиротства вставали и спешили к двери, чудовищно и отвратительно уподобляясь летучим рыбам, которые спасаются от неумолимо надвигающего корабля.
— Чего же тебе было досадно?
— Миссис Зайлич мне все рассказала. Я ведь оставил Дэнни в тюрьме. (Те друзья, которые прислали к нему адвоката, на другой день его оттуда вызволили. А когда я снова получил про него весточку, он был уже в Чикаго, устроился на хорошую работу. Тогда он и прислал венок.
— А где сестра? — спрашиваю. — Неужто она не пришла меня встретить?
— Ну, что с ним на этот раз? — говорит миссис Зайлич. — Только не толкуйте мне, что он всего-навсего болен.
— Вы сказали сестре, что он не всего-навсего болен? — говорю.
— Не надо этого, — говорит миссис Зайлич. — Времени не было, а если б и было, все одно не надо.
И она рассказала, что в ту ночь был на дворе трескучий мороз, и она дожидалась сестры, уголь в камин подбрасывала да кофей ей подогревала; ну и дождалась, когда сестра сняла пальто и теплый платок и стала греться у огня, кофею попивши, а потом миссис Зайлич ей говорит: «Ваш брат звонил по телефону из Флориды». Только это она и поспела сказать. Ей довелось даже передать сестре, что я, мол, просил сходить к мистеру Пинкскому, потому как сестра сразу говорит: «Ему надобны эти деньги». Понимаешь, то же, что и я, сказала, почти слово в слово.
И миссис Зайлич тоже это совпадение заметила. «Может, — говорит, — это потому, что вы родичи, оба родичи этому… — Тут она помолчала, а потом говорит: —Я про него ничего плохого не думала. Вы не волнуйтесь. Теперь уж все одно поздно». И она мне рассказала, что она только сказала сестре: «Вы можете зайти по дороге к мистеру Пинкскому нынчевечером». Но сестра уже снова надевала пальто и платок, а ведь она и час дома не пробыла, как пришла с работы, и на дворе метель мела. Но она и нестала медлить.
— Стало быть, она забрала те деньги, какие за гроб выплатила? — спросил молодой.